Как и Андропов, Горбачев верил, что сможет управлять партией и навести в ней порядок. За пять лет он отправил в отставку самых одиозных коррупционеров в политбюро: Кунаева, Алиева, Щербицкого. Но Горбачев так и не сумел покончить с дискредитировавшей себя идеологией. Это вкупе с его неспособностью избавиться от партийной номенклатуры и с его связями с КГБ все больше вредили его репутации в глазах людей, осознававших уровень коррупции и лжи в стране.
Тем временем политики новой волны охотно использовали нерешительность Горбачева. Тельман Гдлян и Николай Иванов — прокуроры, благодаря которым Чурбанов оказался за решеткой, — стали одними из самых популярных депутатов Верховного Совета только благодаря своим смелым публичным нападкам на партию. Проводя расследования коррупции при Брежневе, Гдлян и Иванов запугивали свидетелей, подделывали улики и совершали другие противозаконные действия. Но все обвинения в свой адрес они презрительно отвергали. Особенно лютовал Гдлян. Однажды он сообщил мне, что Егор Лигачев, второй человек в политбюро, “однозначно” получил от узбекского чиновника взятку на сумму по меньшей мере в 60 000 рублей. Когда я спросил, какие у Гдляна есть доказательства, он только засмеялся: такие вещи, казалось ему, не имели значения.
Мастером популистских обличений был и Борис Ельцин, который использовал вопрос о партийных привилегиях и коррупции для дискредитации верхушки партии и в том числе Горбачева. В своих воспоминаниях “Исповедь на заданную тему”, очень популярных в России, Ельцин пишет об отделанных мрамором домах членов политбюро, об их “сервизах, хрустале, коврах, люстрах”. Читатели, обитавшие по большей части в тесных коммуналках, могли прочесть описание предоставленного ему жилья в то время, когда он был партийной номенклатурой: кинозал, “кухня, целый комбинат питания с подземным холодильником”, а “в количестве туалетов и ванн я запутался”. Ельцин задавал вопрос: почему Горбачев не мог этого изменить? “Мне кажется, тому виной его внутренние качества. Он любит жить красиво, роскошно, комфортно. Ему помогает в этом отношении его супруга”.
Временами Ельцин своим театральным популизмом напоминал братьев Лонги[73]. Он играл на народном возмущении и завоевал симпатии негодующих. В октябре 1987 года он был изгнан из политбюро — за то, что осмелился перечить руководству. Но остался членом ЦК и пользовался всеми положенными привилегиями. Разговаривая со мной в своем скромном кабинете в Госстрое, он уверял, что добровольно отказался от дачи, поставок продуктов и автомобиля. “Все отдал!” — говорил он с пылом новообращенного. Некоторое время (очень недолгое) Ельцин показывался на людях в невзрачной машине. Впрочем, вернувшись во власть, Ельцин стал жить ничуть не хуже Горбачева. Он поселился на великолепной даче, завел кортеж из лимузинов и публично демонстрировал свою любовь к теннису — игре, конечно, чисто пролетарской. Его двубортные костюмы и шелковые галстуки тоже едва ли были доступны простому смертному за рубли.
Как и Горбачев, Ельцин был амбициозным провинциалом, высоко поднявшимся по партийной лестнице. Как и Горбачев, он произносил бессмысленные речи на митингах, превознося мудрое руководство Леонида Ильича Брежнева и славя КПСС. Но если Горбачев провел в партийных трудах всю жизнь, то Ельцин начал позже. Он вступил в партию, чтобы получить повышение по службе в государственном стройуправлении. В своей автобиографии Ельцин с иронией, невозможной в устах Горбачева, вспоминает, как держал идиотский устный экзамен, необходимый для вступления в партию: “Среди многочисленных вопросов на парткоме он (экзаменатор) задает мне такой вопрос: «На какой странице, в каком томе «Капитала» Маркса говорится о товарно-денежных отношениях?» Я, совершенно точно зная, что он и близко не читал Маркса и, конечно, не знает ни тома, ни страницы, тут же и в шутку, и всерьез ответил: «Второй том, страница 387». Причем сказал быстро, не задумываясь. На что он глубокомысленно заметил: «Молодец, хорошо знаешь Маркса». В общем, приняли меня”.
После изгнания Ельцина из политбюро он в своих речах и обличениях не знал удержу. Шутовски выгибая бровь, он говорил интервьюерам, что КГБ может убить его высокочастотной лучевой пушкой, от выстрела которой у него остановится сердце. “Пара секунд — и готово”, — сказал он мне. Эта паранойя была забавна, но понятна. Кремлевская верхушка его терпеть не могла. В ЦК была организована комиссия по расследованию его деятельности; газетам велели поливать его грязью.
Для КПСС Ельцин, не желавший сдавать позиции, стал несносным диссидентом. И в этом на первых порах было его огромное значение, его первый серьезный вклад в падение режима. Несмотря на все усилия Кремля, история советской политики покажет, что именно Ельцин — тщеславный, комичный, умный, неотесанный — сделает важнейший шаг на пути к политической реформе: пойдет на раскол монолита КПСС. Когда 21 октября 1987 года Ельцин обрушился с критикой на Егора Лигачева и слухи об этом выступлении поползли по Москве, глухой фасад, изображавший партийные непобедимость и единодушие, дисциплину и преданность, раскололся и начал обваливаться. Хотя события на пленуме еще несколько месяцев держали в секрете, Ельцин быстро сделался тайным мучеником. Актриса, игравшая в популярнейшей пьесе “Седьмой подвиг Геракла”, об очищении Авгиевых конюшен, вдруг посреди спектакля вышла на середину сцены и обвинила зрителей в бездействии, в то время как нового Геракла, пришедшего очистить город, поносят и преследуют. Начались демонстрации в МГУ. Небольшие независимые политические группы — такие как Клуб социальных инициатив — обращались к правительству с требованием раскрыть факты о деле Ельцина. Члены Клуба сообщали, что в городе за ними следят люди на малолитражках.
Не сумев на XIX конференции вернуть себе прежнее положение и восстановить репутацию внутри партии, Ельцин решил взять реванш в публичном пространстве. Его клокочущая ярость, небывалая по тем временам искренность производили почти наркотическое воздействие на людей, которые понимали, что 70 лет ими управляла партия Алиева и Кунаева, партия, внутренняя жизнь которой была тайной, покрытой мраком. Перед любыми журналистами, перед любым скоплением народа Ельцин честил Горбачева за “нерешительность и полумеры”, а Лигачева — за умышленные помехи
