— Как дела? — спросил Муштак.
— Хорошо, — ответил англичанин по-арабски.
— Как тебе турецкая армия? — продолжил расспрашивать Муштак.
— Английский ба-бах сильнее… Но нет хлеба, — ответил тот на ломаном арабском.
«Я понял, что он хотел сказать, — продолжал Муштак. — Он имел в виду, что у британцев было более мощное оружие и артиллерия, но им пришлось сдаться, потому что у них кончилась еда»[410].
В Багдаде пленных рассортировали по рангу и этнической принадлежности. Энвер-паша прибыл на место с личной инспекцией и дал пленным обещание, которое те вскоре будут вспоминать с горькой усмешкой. «Отныне все ваши мытарства закончились, друзья мои, — успокоил он слабых и истощенных людей. — С вами будут обращаться как с почетными гостями султана». Однако вскоре стало ясно, что султан проводит между своими гостями четкие разграничения[411].
Гостеприимство предназначалось в основном офицерам из числа индийских мусульман. Их отделили от британских сослуживцев и соотечественников индуистского вероисповедания, предоставили комфортабельное жилье, снабжали лучшей едой и сигаретами и возили в городские мечети для молитвы. «Похоже, турки старались переманить их на свою сторону», — с вполне оправданным подозрением заметил полковник Белл-Сайер. Каждый индийский офицер, завербованный в османскую армию, служил наглядной пропагандой столь лелеемой османами идеи джихада[412].
Чтобы усилить воздействие султанского призыва к джихаду на колониальных мусульман, османы разместили рядом с Багдадом батальон алжирских солдат. Изначально эти североафриканские солдаты были призваны во французские колониальные войска и воевали на Западном фронте. Попав в плен к немцам, они оказались в привилегированном лагере для мусульманских военнопленных в Вюнсдорфе, известном как «Лагерь полумесяца». Там эти 3000 североафриканцев были завербованы турецкими офицерами, после чего их перебросили под Багдад, где находился лагерь для индийских военнопленных. Мало кому еще из участников Первой мировой войны пришлось пережить такие же перипетии, как этим алжирцам, которым довелось воевать на стороне и Антанты, и Центральных держав в Африке, Европе и Азии[413].
Однако, оказавшись в Багдаде, многие из этих североафриканских солдат усомнились в своем решении сменить знамена. Некоторые из них обращались за помощью к американскому консулу. «Одни говорили, что приехали сюда, потому что им обещали хорошую жизнь и что они будут сражаться с „неверными“. Другие говорили, что были посланы сюда немцами. Но все они сходились на том, что их обманули». Американский консул мало чем мог помочь добровольцам в османских мундирах, разве что дать им немного денег. Впоследствии многих из них отправили воевать с русскими на персидской границе[414].
Как уже говорилось, индийские офицеры-мусульмане находились в гораздо лучших условиях, чем рядовые североафриканские пехотинцы, — и эта учтивость османских властей вскоре себя окупила. В августе 1916 года местная пресса в Ираке сообщила о том, что султан принял группу из 70 индийских офицеров мусульманского вероисповедания, взятых в плен в Эль-Куте. Заявив, что офицеры воевали «против Империи халифа» не по собственной воле, султан вернул им сабли в знак личного уважения. «Это проявление благосклонности со стороны султана так поразило военных, — написала газета, — что все они выразили желание служить империи». Если эта история достоверна, значит, туркам удалось перевербовать почти всех индийских офицеров-мусульман, взятых в плен в Эль-Куте (всего было пленено 204 индийских офицера, включая индуистов и мусульман)[415].
Всем 277 британским офицерам также были предоставлены хорошие условия проживания и привилегии в соответствии с их рангом. Каждый офицер получал от османских властей денежное содержание. Им разрешалось держать прислугу для приготовления еды и ведения хозяйства. Выделенное им жилье было простым, однако офицеры имели крышу над головой и минимум удобств. Из Багдада в Анатолию, где офицерам предстояло содержаться в плену, их перевозили по железной дороге, на пароходах или на лошадях. В обмен на обещание не пытаться бежать (офицерское «слово чести») они пользовались значительной свободой передвижения в городах, куда были сосланы. Им даже разрешалось получать почту и посылки из дома[416].
Молодой лейтенант Э. Джонс, содержавшийся в городе Йозгат в Центральной Анатолии, подробно описал, чем британские офицеры заполняли свои дни в плену. «Нашей главной проблемой было чем занять себя, — впоследствии вспоминал он. — Мы устраивали турниры по хоккею на траве командами по четыре человека, загородные прогулки (когда разрешали турки), пикники, катания на санях и на лыжах. Что касается домашних развлечений, то мы сочиняли драмы, веселые и серьезные, мелодрамы, фарсы и пантомимы. У нас был оркестр, который играл на сделанных пленными музыкальных инструментах, мужской хор из числа военнопленных, а также собственные композиторы, которые писали для нас музыку»[417].
Отношение к британским офицерам резко контрастировало с отношением к простым солдатам. Их судьба не так хорошо задокументирована, поскольку мало кто из «низших чинов» пережил марши смерти, чтобы поведать свою историю. Сумевшие выжить были немногословны, не желая вспоминать те ужасы, свидетелями которых они стали. «Я не буду описывать здесь все страдания и страшные жестокости, пережитые нашими солдатами на этом марше, или же те ужасные сцены, которые мы видели, когда проходили через земли, населенные депортированными армянами», — написал артиллерист У. Ли в заключении к своим мемуарам об осаде Эль-Кута. Сержант Австралийского авиационного корпуса Дж. Слосс был более многословен. «Османские конвоиры подгоняли наших солдат ружейными прикладами и кнутами. Некоторых били до тех пор, пока те не падали на землю. Я видел, как один солдат из бригады морской пехоты так и не смог подняться. Стоило вам раскрыть рот, как конвоиры обрушивались на вас с кнутами». Во время марша по «дороге смерти» сержант Джерри Лонг поделился своими страхами с одним сочувствующим османским офицером: «Я сказал ему, что от наших людей уже осталось менее половины и мы начинаем думать, что турки делают это специально, чтобы к концу марша никого из нас не осталось в живых»
