Я вспоминал все это не дословно, а отдельными кусками. Смотрел на подполковника Дадашева и удивлялся тому, как он, в общем-то, не самый крупный мужчина, нес на руках моего отца, человека большого и физически сильного.
Но я много раз сам убеждался, что сила в человеке проявляется в нужный момент, когда ее, казалось бы, и быть не может. Причем такая, которую победить невозможно.
Индусы называют это, кажется, «пробуждением кундалини» и приводят известный пример, когда мать пошла с сыном гулять в лес. Там упало дерево и придавило мальчика. Хрупкая женщина в испуге ухватилась за ствол, подняла его, отбросила в сторону, вызволила ребенка и на руках унесла его в больницу. Десять взрослых сильных мужчин не могли сдвинуть этот ствол, когда обследовали место происшествия. Женщина тоже потом не имела тех сил, которые пришли к ней в испуге за сына.
Может быть, что-то подобное произошло и с майором Дадашевым. Не исключено, что он только внешне выглядит совсем не богатырем, а в реальности, да еще тридцать лет назад, был совсем иным… Может, еще что-то…
Я не брался объяснить это, просто нажал кнопку вызова и услышал строгий голос отца:
– Василий, я сейчас на велосипеде еду, уже недалеко от дома. Ты можешь мне попозже позвонить, чтобы я мог свободно разговаривать?
– А что это ты по ночам катаешься? – не понял я.
– Друг у меня в недалеком селе живет, болеет сильно. С ним сидел. Сейчас его жена пришла с работы раньше, меня сменила. А мне надо дома кур покормить. Сделаю и вернусь…
Отец был заядлым велосипедистом и не желал иметь ни мопед, ни мотоцикл. Он говорил, что они здоровье только отнимают, тогда как велосипед его приносит. Я не раз предлагал ему мотоцикл подарить. Отец отказывался.
– Остановись на обочине, папа. С тобой прямо сейчас хочет пообщаться подполковник в отставке Дадашев. Будешь говорить с ним?
– Давай…
По голосу отца я понял, как он заволновался, и протянул трубку эмиру.
– Иван Владимирович? – сказал тот и посмотрел в мою сторону. – Здравствуй. Подполковник Дадашев говорит. Помнишь такого?..
Глава шестая
Командир взвода старший лейтенант Жеребякин
По взгляду эмира я понял, что сильно смущаю его. Разговор двух людей, переживших такое, разумеется, не предназначен для чужих ушей. Даже по телефону он всегда происходит скорее на уровне чувств, а не слов, которые тут бывают почти бесполезны.
Я отошел к выходу из грота, приложил ухо к пологу и прислушался. Бандиты лениво и неспешно болтали о чем-то на незнакомом мне языке, постоянно посмеивались. Настроение у них явно было приподнятое. Они ни сном, ни духом не могли себе представить, что произошло по другую сторону полога.
Однако вернуться к импровизированному столу я не спешил. Присел на корточки и попытался выглянуть из-под полога, посмотреть, что там делают бандиты. Но одеяла, сшитые одно с другим, ложились на камни примерно на полметра дальше входа. Высовываться из-под них было бы вредно не только для моего здоровья, но и жизни как таковой. Ничего рассмотреть мне не удалось.
Только после этого я оглянулся и увидел, что эмир стоит в растерянности, с рассеянным взглядом, и держит в опущенной руке мой смартфона. Разговор с отцом, видимо, был завершен. У меня сложилось впечатление, что в нем что-то пошло не так…
Я вернулся к столу.
Дадашев положил трубку на карту, посмотрел на меня, на ствол моего автомата, потом на тела Османа и Сиражутдина. Одно с неровно перерезанным, словно разорванным горлом, из которого стекла большущая лужа крови, валялось на столе. Второе, с простреленной головой, лежало на полу. Но эмира беспокоило что-то другое. Я видел это по его глазам.
– Что случилось? – спросил я настороженно.
– Твоего отца только что сбила машина. Не знаю, жив он или нет. Мне сообщил об этом водитель, совершивший наезд. Он, оказывается, сосед. Этот человек сильно испуган, но сориентировался в ситуации, вызвал «Скорую помощь», попросил сообщить в ГАИ. Однако, старлей, я должен тебе еще кое-что сказать… Самое главное…
Я эмира не слышал. Я представил себе тело отца рядом со стареньким велосипедом, исковерканным автомобильными колесами где-то там, на дороге, ведущей к дому. Может быть, даже совсем рядом с ним, в каких-нибудь двадцати метрах от калитки. Воображение у меня всегда, с самого раннего детства отличалось буйностью. Потому такая вот картина появилась у меня в голове легко, без всякой натуги. Конечно же, мне было больно ее видеть.
Я
