принял генерала в гостиной, теплой и уютной, усадил его в покойное кресло, как бы специально предназначенное для «смягчения» самых жестких упрямцев, и стал говорить с гостем на африкаанс (не забыв затронуть очень важную для буров тему спорта), время от времени вставая то за чаем, то за печеньем. Генерал не сразу осознал всю важность того, что говорил и делал Мандела, и не сразу он стал его другом, однако с первых же минут Фильюна поразило, как хорошо Мандела говорил на его языке и насколько глубоко и естественно было его знакомство с культурой африкаанс. Вот оно – истинное уважение к священным ценностям. «Мандела завоевывал сердца всех, с кем встречался», – говорил потом Фильюн. И в ходе тех переговоров Мандела убедил генерала остановить вооруженный мятеж, а также участвовать в выборах от оппозиционных сил. Когда Мандела ушел с поста президента в 1999 г., Фильюн произнес в парламенте короткую речь о его заслугах… на родном языке Манделы, на коса[473].

Успех в организации и провозглашении новой Южной Африки был результатом множественных действий, показывающих уважение к священным ценностям. Вероятно, здесь не последнюю роль сыграл неподдельный публичный интерес Манделы к регби – спорту столь же любимому бурами, сколь и презираемому Черной Африкой. За демонстрацией этого интереса последовало событие, нашедшее отражение во многих книгах и фильмах и имеющее эпохальное символическое значение: национальная команда регбистов, чистокровных буров, спела гимн страны на коса: «Nkosi Sikelel’ iAfrika», а ей вторил черный хор, исполняя его на африкаанс, «Die Stem van Suid-Afrika», и в словах мужественной песни слышалось эхо скалистых гор[474]. А потом эта слабая южноафриканская команда регбистов невероятным, чудесным образом выиграла на своем поле в Йоханнесбурге чемпионат мира 1995 г.

Я могу снова и снова слушать этот гимн, исполненный на том чемпионате в 1995 г., особенно после написания отрывка про Руанду. Какой урок дают нам Хуссейн, Макгинесс, Робинсон, Фильюн, Мандела? А такой, что смешение буквального и метафорического, символическую защиту жизненных святынь можно использовать для самых благих целей, для самых лучших из наших поступков. И это мы увидим в близкой уже последней главе книги.

Глава 16

Биология, законодательный кодекс и (почему бы и нет?) свобода воли[475]

Не забудьте проверить ее слезные каналы

Некоторое время назад некий фонд разослал разным людям письма с предложением спонсировать их проекты. Программы, так сказать, Больших Идей. В этих письмах было написано что-то вроде: «Присылайте нам самые дерзкие планы, которые другие фонды могли бы счесть сумасшедшими».

Звучало забавно. И я послал им проект, озаглавленный «Следует ли упразднить систему уголовного судопроизводства?». На этот вопрос я ответил утвердительно, поскольку нейробиология показывает, что система не имеет смысла, а значит, этому фонду нужно спонсировать усилия по ее упразднению.

«Очень весело, – ответили мне. – Что же, мы сами напросились. И вы нас заинтересовали. Действительно, стоит внимательнее присмотреться к взаимоотношениям между нейробиологией и законодательством. Давайте организуем конференцию».

И я отправился на конференцию, где собрались нейробиологи и профессора права, судьи, криминалисты. Мы усвоили терминологию друг друга, например, насколько по-разному используются слова «возможный», «вероятный», «определенный» и пр. в разных дисциплинах. Стало понятно, что нейробиологи, включая и меня, понятия не имеют, как идет работа в мире правосудия и что народ этого мира, напуганный до полусмерти школьной биологией, старается держаться подальше от науки. И несмотря на эти культурные препятствия, на конференции завязалось множество междисциплинарных контактов всех сортов, из которых постепенно сформировалась группа взаимодействующих специалистов, изучающих нейроправо.

Весьма жизнерадостно, интересно и вдохновляюще. Но досадно для меня, ведь я вроде как имел в виду именно то, что написал в названии проекта. Современную систему уголовного судопроизводства нужно упразднить, создав на ее месте нечто, пусть и имеющее в широком смысле много общего с существующей системой[476], однако основанное на совершенно других базовых принципах. И я как раз собираюсь в первой части главы изложить их плюс постараться убедить вас в своей правоте.

Трудно возразить против того, что систему уголовного судопроизводства нужно менять и что эти изменения должны учитывать побольше научных знаний и поменьше псевдонаучных. Вот, например, проект «Невиновность» (наверняка в голову придут и другие примеры): в результате его реализации около 350 человек (причем 20 из них ожидали смертной казни), приговоренных в среднем к 14 годам заключения, были освобождены на основании ДНК-дактилоскопии{907}.

Несмотря на такой успех я решил почти не рассматривать новые научные веяния в правовой системе. Вот список трудных вопросов, которые вообще не будут обсуждаться в этой главе:

а) Что делать с отклонениями, обусловленными внутренними автоматическими установками (к примеру, когда судьи выносят более суровые приговоры правонарушителям с темным цветом кожи)? Нужно ли всем судьям проходить имплицитный ассоциативный тест, чтобы по его результатам можно было отстранить тех, кто обнаружит соответствующие сильные предубеждения?

б) Допустимо ли в суде использовать нейросканирование мозга обвиняемых?{908} Этот вопрос теперь стал спорным, потому что данный способ от стадии революционных открытий перешел к этапу разработки на его основе стандартизированных методик. Есть, однако, мнение, что судьям не стоит демонстрировать изображения с нейросканеров, потому что неспециалист может элементарно восхититься чудесной цветной картинкой Настоящего Мозга, а смысл ее отойдет для него на второй план (но, по-видимому, опасения на этот счет преувеличены).

в) Допустимо ли в суде использовать данные нейросканирования для доказательства честности обвиняемого (или на работе – для допуска к секретной информации)? Я не знаю ни одного специалиста, считающего нейросканирование инструментом высокой точности. Тем не менее находятся предприниматели, предлагающие этот метод на продажу (и среди них есть компания, которая называется «МРТ без обмана», – я не шучу!). В широком смысле нейросканирование включает в себя и более простые, но столь же ненадежные технологии опознания «солгавшего мозга». Например, электроэнцефалограммы (ЭЭГ), они разрешены в индийских судах{909}.

г) При каком уровне IQ правонарушителя можно привлекать к уголовной ответственности на общих основаниях? Существующий стандарт равен или выше 70, но что это за чудесные 70 баллов – усредненный результат из нескольких прохождений теста или самый высокий из достигнутых результатов тестирования? На этот счет идет оживленная дискуссия, и от ее итогов зависит судьба около 20 % осужденных на смертную казнь{910}.

д) Как быть с тем, что научные открытия могут породить новый вид когнитивных искажений у присяжных? Скажем, если присяжные будут полагать, что шизофрения имеет чисто биологическую основу, то они скорее сочтут шизофреника неизлечимо опасным типом, нежели станут обсуждать его конкретные правонарушения{911}.

е) Правовая система различает замысел и действие. А что, если нейробиология будет в основном выявлять замысел? Так

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату