Какое-то время я наслаждался тем, как они осыпали друг друга ругательствами. Потом я сделал несколько шагов в направлении дома, чтобы они увидели меня на опушке леса. Я хотел, чтобы они поняли, что меня уже нет в доме, чтобы они не вздумали его поджечь. В то же время я нахожусь слишком далеко, и они не могут меня подстрелить. Наконец один из полицейских увидел меня. Все они быстро покинули ферму и куда-то исчезли. Возможно, они не стали преследовать меня, потому что решили, что я могу привести на помощь других партизан из леса.
Я оставался под прикрытием деревьев весь остаток дня, а ночь снова провел под открытым небом. Я был уверен, что эти люди скоро вернутся с подкреплением и в поисках меня перевернут вверх дном весь поселок. Мои жена с сыном были надежно спрятаны в здании школы, где мой знакомый учитель помог им скрываться. Я нашел укрытие на холме над городом. Пользуясь опытом, почерпнутым несколько лет назад из рассказов офицеров на Украине, которые умели строить прекрасно оборудованные укрытия, я соорудил для себя что-то вроде бункера. На холме я провел в одиночестве несколько дней, ожидая, когда минует опасность.
Глава 18
Пища и кров
С фермером из Ержиковице мы подружились. Он знал о моих проблемах и как мог старался мне помочь. Время от времени он навещал меня, приносил что-нибудь из еды и составлял компанию, но это продолжалось недолго. Несмотря на то что фермер был уважаемым членом общества и даже состоял в партии, власти заподозрили его. Они подозревали, что он помогает партизанскому движению. Через какое-то время фермер понял, что за ним следят, и перестал приходить ко мне.
Проведя на холме восемь дней, я решил вернуться в Бад-Кудову. Я начал волноваться за семью. В ту ночь я вернулся на ферму, чтобы поговорить с фермером. Он очень любезно дал мне немного хлеба, муки, овощей и картошки. После этого я пошел в город, чтобы оставить продукты в здании, где скрывались члены моей семьи. Время от времени я снова наведывался к фермеру за едой, а потом повторял свой маршрут еще раз.
Так продолжалось примерно неделю, пока не иссяк источник еды. Однажды фермер Драшнер навестил меня в моем убежище на холме. Это было для меня сюрпризом, так как он не навещал меня уже некоторое время. Сначала я обрадовался, увидев его, но быстро понял, что он расстроен. Он рассказал мне, что польское правительство отобрало у него не только землю, но и его ферму. Со слезами на глазах он объяснил, что теперь не сможет помогать мне даже маленьким кусочком хлеба, так как у него самого уже ничего нет. Он лишился дома и средств к существованию и впал в отчаяние. Я крепко обнял Драшнера и пообещал, что сделаю все, чтобы позаботиться и о нем тоже.
Мы долго оставались вместе, почти не разговаривая, но на самом деле испытывая друг к другу чувство благодарности и симпатии.
Потом я вспомнил, что несколько недель назад мы вдвоем создали здесь тайник с запасами еды на непредвиденный случай. Мы припрятали три ящика картофеля, ящик кормовой капусты, морковь, капусту и другие овощи. На наших лицах засияли улыбки. Мы очень волновались, когда выкапывали наши запасы, но с радостью убедились, что продукты находятся в отличном состоянии. Это подняло наш дух и дало еще некоторое время. Я ушел, чтобы забрать свою семью. Так же поступил и Драшнер, который отправился в другую сторону, чтобы собрать четыре другие семьи, которые все это время нам помогали. Через несколько часов мы все собрались на холме. Вместе почистили картошку и брюкву, чтобы приготовить себе какую-нибудь еду. Мы все были голодными бездомными, но сумели даже в этих условиях превратить вечер в нечто вроде торжественного события.
После войны голод свирепствовал по всей Польше[64]. Недостаток продовольствия был повсеместным. Те из польских граждан, кто прошел процедуру регистрации, получали карточки, по которым могли получить базовый набор основных продуктов, но даже этого было недостаточно, чтобы прокормить семьи. Те же, кто не зарегистрировался, тоже могли подать заявление на снабжение продуктами, но они были вынуждены работать на польское правительство два дня бесплатно, и только после этого получали хоть что-нибудь, часто лишь кусок хлеба.
Что касается нашей семьи, мы выглядели неплохо, но совсем лишились сил. Мы съедали днем три картофельные лепешки, а вечером – жидкий суп с мукой, но без мяса или жира или какого-либо другого белка. Вскоре наши запасы совсем истощились. Нам опять нужно было искать какой-то выход.
Взвесив все «за» и «против», я решил отправиться в Браунау[65] в Судетах. Там я попробую найти поддержку у проживающего в этом городе своего дяди. Он был деятелем антифашистского движения. Я рассчитывал, что мы сможем проехать через территорию Чехословакии и оттуда попасть в контролируемую американцами зону. Я хотел посоветоваться с ним и узнать, можем ли мы рассчитывать на это. Мой 17-летний сын попросил взять его с собой, и я был рад, что он составит мне компанию.
21 ноября в 4 утра мы оба направились к чехословацкой границе. Я узнал, что пограничная стража не приходит туда до 6 часов утра и до этого времени переход никем не охранялся. Пройдя 200 метров до границы, мы остановились. Я положил руку на плечо сына. Потом тихо проинструктировал его:
– Сделаем так: я пройду вперед примерно на 50 метров. Ты останешься здесь. Не упускай меня из виду. Ты понял?
– Да, папа, – нервно ответил сын.
– Если ты вдруг почувствуешь опасность, разворачивайся и беги обратно к дому, где вы остановились с мамой. Не сходи с тропы и не смотри по сторонам, беги так быстро, как только сможешь. Ты понял?
– Да.
– Если что-нибудь случится со мной, не беспокойся. Я сумею убежать и вернусь за тобой.
Эрих нервно кивнул в знак согласия.
Я встал и стал потихоньку красться к границе, не спуская глаз с домика охраны. Когда я отошел примерно на 50 метров от места, где оставил сына, то вдруг услышал, как кто-то очень быстро приближается ко мне. Я обернулся и увидел, что ко мне в полной панике бежит сын. Когда он поравнялся со мной, я обхватил его руками, оттащил в сторону и швырнул на землю. Жадно хватая
