Как хорошо живут <…> немецкие пасторы! В каком довольстве и обилии! Сполна могут они посвятить себя заботам о нравственном и религиозном состоянии своих прихожан.
Год в чужих краях (Запись 11 февраля 1839 г.).[76]
Наблюдая одного немецкого чиновника, Погодин составил себе понятие о различии между чиновниками – русским и немецким, о достоинствах того и другого, равно как и недостатках, и заключил, что «настоящий чиновник должен соединять в себе обоих. Точность, исправность, добросовестность, трудолюбие – на стороне немцев; ум, сметливость, предприимчивость – на стороне русских. Один может замыслить, а другой исполнить».[77]
Песни – это наше сокровище, которым мы должны гордиться пред всеми европейскими народами, история наших чувствований, светлая часть нашей истории, залог национальности, драгоценный памятник и вместе источник народной поэзии, пред которым побледнеют все доселе знаменитые английские, немецкие, французские, итальянские подражания.
(Начало 1841 г.)[78]
Основа нашего народа есть словенская, но многие народы европейские подливали нам своей крови; может быть – даже все, если вспомнить, что земля наша была перепутьем для всех обитателей Европы. Может быть, это обстоятельство есть одна из причин нашего преимущества, телесного, нравственного, умственного.
Рецензия М. П. Погодина на книгу М. А. Максимовича «Откуда идет русская земля». 1837 (май 1841 г.)[79]
При выезде из Владимира Погодин… завел речь с ямщиком о нынешнем времени. По поводу этого разговора Погодин заметил: «Что за здравый смысл у русского народа! Умейте только заговорить с ним его языком. Как хорошо он знает свои нужды и средства удовлетворить им, а больше всего извлекать свои доходы. В любой деревне найдете вы знатоков своего дела – дайте только им возможность показать себя, заставьте их всех поговорить перед собою, и вы получите из их речей такую диссертацию и экспликацию, какой не сочинит вам ни один немецкий или английский управитель; вы выберете себе таких помощников, которые загоняют всех заморских безупречных философов. Но если вы назовете старостой первого встречного мужика, то, разумеется, легко попадете на пьяницу, лентяя или дурака».
<…>
Бедность, нужда, вот что развращает сначала народ и приводит его потом со ступени на ступень к кабаку и пропасти, над коей кружится голова, темнеет в глазах. О, много надо подумать прежде, нежели осудить какого-нибудь мужика-пьяницу или вора-лакея. Татары причинили вековечное зло нашему народному характеру, наложив свое тяжелое иго и приучив к низким хитростям рабства.[80]
За Белгородом начинаются малороссийские села. «Как я люблю их, – пишет Погодин, – с шоколатными кровлями, что за прелесть эти белые хаты в тени зеленых развесистых деревьев, рассыпанные по склону горы. Видно с первого взгляда, что обитатель их в дружбе с природою, что он любит свой домашний кров и не покидает его без крайней нужды. Совсем не то в Великой России; деревца вы не увидите часто подле избы, и редко сидит дома заботливый хозяин; он спешит с промысла на промысел. У него изба – только ночлег».
<…>
Малоросиянина не беспокоит жадность москаля; он счастлив внутри своей хаты под черемухою. Впрочем, и москаль не родился плутом, а сделан и сделался.[81]
Велик, уж нечего сказать, и наш ямщик! В краткие минуты отдыха я восхищался им. Это чуть ли не первый представитель русского народа в наше время по своей части. Что за дух, что за мысль, что за ум! Нет – у России еще много впереди.
Письмо к П. А. Вяземскому от 15 ноября 1842 г.[82]
Удивительное явление представляет она (Пруссия – Д. С.) в наше время. Чего недостает ей? Правосудие, средства для просвещения, личная свобода, свобода книгопечатания, слишком обширная, а она, недовольная, возмущается и не видит места успокоения!
<…>
Не менее Пруссии ненавидит нас и Германия. Лейпцигские, дрезденские и рейнские газеты… наполнены воплями против России. В них беспрестанно толкуют о страсти нашей к завоеваниям, об отвращении нашем от всякого образования, о безнравственности нашего низшего духовенства, о крестьянском рабстве, о жестокости с солдатами и крепостными людьми.
Из донесения Погодина министру народного просвещения (1842).[83]
Впрочем, программа остается прежняя: благоговение пред Русской историей, воздаяние должной чести Москве, как средоточию России, осуждение безусловного поклонения Западу при должном уважении к его историческому значению, сознание национального достоинства, уверенность в великом предназначении русского народа не только в политическом смысле, но и в человеческом, уверенность в величайших дарах духовных, коими наделен русский человек для подвигов на поприще науки и литературы <…>.
Из Объявления об издании «Москвитянина» в 1846 г.[84]
Погодин отпраздновал день своего Ангела-Хранителя в кругу своих старых друзей, сотрудников «Московского Вестника», и вот что записал в своем дневнике: «<…> пустота разговоров, а могли бы говорить о деле. Русское свойство».[85]
Да, у нас есть все свое – прекрасное, высокое, удивительное, чудесное, душевное, сердечное, чего нет нигде, и что уже на Западе устарело или ослабело, замерло. – Я сказал несколько слов выше о русском чтении, о русском пении, о русской живописи, о русском зодчестве: мы имеем и должны иметь свою музыку, свою поэзию, свою философию, потому что мы народ древний, самобытный, своеобразный, потому что Бог дал нам такой язык, какого не имеет никто, потому что Он вел нас по какому-то особому пути, которого мы разобрать еще не можем, потому что у нас была своя особая история.[86]
Наше дворянство не феодального происхождения <…> не может иметь той гордости, какая течет в жилах испанских грандов, английских лордов, французских маркизов и немецких баронов, называющих нас варварами. Оно почтеннее и благороднее всех дворянств европейских в настоящем значении этого слова, ибо приобрело свои отличия службою отечеству.
