24 декабря 1848 г.
Если наука не может существовать без некоторой доли независимости ума и самоуважения, так убьем науку, – вот основная мысль комплота обскурантов, которые теперь так усилились, что думают навсегда уничтожить дело Петра. <…> Впрочем, на обществе Сандвичевых островов можно выводить какие угодно узоры: оно всему подчинится. Оно всякой силе готово сказать: «Идите княжить над нами».[140]
7 января 1849 г.
В городе невероятные слухи о закрытии университета. <…>
Увидим, как произойдет это любопытное событие! В России много происходило и происходит такого, чего нет, не было и не будет нигде на свете. Почему же не быть и этому?[141]
12 февраля 1849 г.
В обществе нет точки опоры; все бродят, как шалые или пьяные. Одни воры и мошенники бодры и трезвы. Одни они сохраняют присутствие духа и видят ясно цель своей жизни – в стяжании. Злоупотребления повсюду выступают открыто и нагло, даже не боясь наказания, которое случайно падает из сильной руки, а не из недр закона. Безнравственность быстро распространяется и, как холера, поражает даже души простые и не лишенные чувства чести, но не находящие безопасности в честных убеждениях и поступках. Наш попечитель, Мусин-Пушкин, сделан сенатором. На днях он мне говорил, что, читая сенатские записки, он приходит в ужас от беспорядков и злоупотреблений, свирепствующих в гражданских и уголовных делах. Он еще новичок в этой сфере, и потому его поражает эта гнилая атмосфера.[142]
28 марта 1850 г.
Общество быстро погружается в варварство: спасай, кто может, свою душу![143]
28 октября 1854 г.
Безалаберность – вот девиз нашего общества, а ложь его кумир. Оно лжет ежеминутно мыслью и делом, сознательно и бессознательно.[144]
7 апреля 1855 г.
Вражда к немцам сделалась у нас болезнию многих. Конечно, хорошо, и следует стоять за своих – но чем стоять? Делом, способностями, трудами и добросовестностью, а не одним криком, что мы, дескать, русские! Немцы первенствуют у нас во многих специальных случаях оттого, что они трудолюбивее, а главное – дружно стремятся к достижению общей цели. В этом залог их успеха. А мы, во-первых, стараемся сделать все как-нибудь, по-«казенному», чтобы начальство было нами довольно и дало нам награду. Во-вторых, где трое или четверо собралось наших во имя какой-нибудь идеи или для общего дела, там непременно ожидайте, что на другой или на третий день они перессорятся да нагадят друг другу и разбредутся. Одно спасение во вмешательстве начальства.
<…> Конечно, между нашими есть много людей со способностями, но им не дана способность хорошо употреблять свои способности.[145]
20 апреля 1855 г.
Наша гражданственность еще не сложилась, потому что у нас нет главного, без чего бывает сожитие, но не гражданственность, а именно: духа общественности, законности и честности, обеспечивающих прочность взаимных отношений и договоров. У нас мало нравственности, потому что мы не истребили в себе многих пороков, искажающих нашу народность, и не развили многих добродетелей, ей присущих.[146]
15 сентября 1855 г.
Наше общество одарено способностью все делать легко, но оно не выказывает способности делать что-нибудь как следует и как до́лжно. Его девиз: как-нибудь.[147]
16 октября 1855 г.
Русский ум удивительно склонен довольствоваться словами вместо дел – начинать и оканчивать одними хорошими намерениями, которыми, как говорится, вымощен ад.[148]
29 февраля 1856 г.
Воровство, поверхностность, ложь и неуважение законности – вот наши главные общественные раны.[149]
9 октября 1856 г.
Плетнев пишет из Парижа, что его всего больше поражает во французах единство национального чувства. Причину тому он полагает в их вере в свое национальное превосходство. «Отчего у нас, – спрашивает он, – нет таких великих результатов народности, как у них?» – и отвечает: «От недостатка веры в наши моральные качества!» А я думаю – от неразвитости самих моральных качеств у нас. Способностей у нас много, но, увы, не меньше и безнравственности.[150]
10 июля 1858 г.
Вообще в провинции видишь и слышишь мало утешительного. Плутни, злоупотребления в делах правосудия и администрации здесь еще в полной силе. В простом народе особенно неприятно поражает повальное пьянство.[151]
25 августа 1858 г.
Никто в России не выносит своего величия. Это грустно, но несомненно.[152]
30 ноября 1858 г.
«Всякий народ, – говорит Лютер, – имеет своего дьявола». Дьявол русского народа есть разногласие во всем, что касается общественных интересов, страсть все относить к себе, мерить собою. Это и мелкое самолюбие, кажется, общий порок славянских племен: оно-то и мешает развитию у нас духа ассоциации. Мы стоим на том, что лучше повиноваться чужому произволу, чем уступить в чем-либо своему собрату.[153]
9 марта 1859 г.
Шли рассуждения (в Комитете по делам книгопечатания) об обществах трезвости, которые быстро распространяются в Империи, чем правительство поставлено в большое затруднение. С одной стороны, угрожает подрыв откупу, а с этим вместе значительные убытки для казны, а с другой – нельзя же правительству препятствовать благородному порыву народа не пьянствовать. Муханов требовал напечатать статью не в осуждение трезвости, а в осуждение незаконного действия крестьян, определивших сечь и штрафовать пьющих.[154]
3 мая 1861 г.
Однако добродушный русский народ, который, по словам Погодина, встретил свободу с умилением сердца, кротко и благодарно, начинает в разных местах проявлять свое вековое невежество и грубое непонимание закона и права. Вчера опять тамбовский помещик рассказывал мне, что у него в имении тоже были сцены неповиновения властям: «Не хотим работать, и дай нам земли, сколько хотим». Опять принуждены были призвать солдат для растолкования им, что работать до́лжно и что земля не вся их. В другом имении крестьяне бросились с топорами в барский лес и еще до раздела весь вырубили.
