Выехали ближе к вечеру, потому что пришлось возвращаться в Молькино за документами и затем долго согласовывать место подачи автомобиля. Но мы никуда не спешили, петляя по живописной горной трассе. Проезжали самобытные посёлки, придорожные кафе и мотели, утопавшие в лесной зелени. На то и дело попадавшихся на обочинах импровизированных ярмарках царило оживление: отдыхающие как пчёлы налетали на мёд, орехи, грибы, кизил и прочие дары южных горных лесов. Скрывшееся за вершинами солнце вдруг снова выглядывало на очередном повороте и слепило нас своими лучами, но так, приятно, по-дружески.
– Зачем ты завела тот разговор про течение жизни? – спросил я Вику, которая разглядывала склоны гор, засаженные садами и виноградниками.
– Мне показалось, ты не хочешь обсуждать эту тему, – с напускной серьёзностью ответила она.
– Если ты забыла, то наш разговор прервали обстоятельства непреодолимой силы, и мне показалось, что ты не закончила мысль.
– Как с тобой закончишь мысль, если ты всё время перебиваешь? И с каких это пор поцелуй с языком называется непреодолимыми обстоятельствами? – она игриво ткнула меня кулачком в плечо, но после этого притихла и сосредоточилась. – А вообще, да, я хотела спросить: зачем человек рождается на свет? Неужели для того чтобы занять место в муравейнике, получить свою роль и потреблять положенные ресурсы до конца жизни? А зачем нам даны воля и разум, зачем нам воображение и способность мечтать?
– А кто тебе запрещает мечтать? В нашем муравейнике всё возможно, но притом мы пользуемся его благами. Как же строители, рабочие, врачи, полицейские, военные? Это роли, без которых благополучия не создашь.
– Ты не совсем меня понял, – возразила Вика. – Я по своему бизнесу знакома со многими профессионалами: это и строители, и слесари, и те же военные с полицейскими. У всех них есть призвание, дело, ремесло, которое они любят и постоянно совершенствуют. Но в чём смысл? Стать полезным обществу, оставить свой след в истории?
– Если ты о смысле жизни, то я считаю, что нужно сначала пройти определённую школу, хлебнуть и радости, и горя, набраться опыта в отношениях с людьми, понять свои призвание и способности, а потом… Потом искать смысл жизни, – улыбнулся я.
Вика тоже улыбнулась.
– А ты нашёл своё призвание? – поинтересовалась она.
– Мне кажется, что призвание само нашло меня – и не просто нашло, а схватило и взяло в оборот, – подумав, ответил я. Затем спросил: – А ты?
– Я? – нахмурилась Вика. – Если следовать твоей теории, то я ещё школьница, у меня всё впереди.
Так, за несерьёзными и серьёзными разговорами, мы добрались до очередного города-курорта Геленджик. Вечер окончательно вступил в свои полномочия, узкие улочки были сплошь заставлены дорогими и не очень автомобилями. По цветущим аллеям бродили праздные курортники. Ветер разносил запахи шашлыка и сахарной ваты.
Мы единодушно решили срочно поужинать в каком-нибудь кафе. К счастью, быстро обнаружили приличное заведение, где – вот неожиданность – оказались на террасе второго этажа в полном одиночестве. Оттуда, из-под пахших смолой сосновых ветвей открывался чудесный вид на бухту. На горизонте ещё алело небо, а на море светились огни теплоходов и яхт.
Наши кулинарные предпочтения совпали, мы заказали салаты и пасту феттучини со сливочным соусом и морепродуктами, Вика позволила себе бокал полусухого красного вина. Когда мы поужинали и любовались видами ночной набережной, на террасу поднялась пара примерно нашего возраста. По виду их можно было отнести к хиппи, путешествовавшим автостопом, но позже выяснилось, что всё это лишь антураж. Беседа с простыми и жизнерадостными туристами завязалась сама собой. Парень и девушка были в Геленджике проездом и направлялись на запад, на дикие песчаные пляжи. Так получилось, что мы решили ехать с ними.
Слегка за полночь мы добрались до места, и я не пожалел, что выбрал в прокате именно эту марку машины. По песчаным дюнам и берегам широких лиманов пришлось пробираться уже в темноте. Приехав на определённую, известную только нашим спутникам точку, мы быстро разбили лагерь. В полусотне шагов от стоянки плескалось ласковое ночное море, в котором мы, пользуясь темнотой, успели пару раз искупаться обнажёнными.
Дима и Надя (так звали ребят) предложили спать с ними в палатке, но мы вежливо отказались, арендовав на ночь только коврик и спальный мешок. Салон «Нивы» удалось трансформировать в некое подобие двуспального места.
Но перед тем как улечься, мы долго сидели у костра, болтали, смотрели на яркие и близкие звёзды. Я прижал Вику к себе и наслаждался запахом её тела, её волос. Мы просто любили друг друга, любили этот пляж, море, Млечный путь, раскинувшийся поперёк неба, любили этот миг, который однозначно стоил нескольких лет обычной жизни.
Глава 16. Разговор на кухне
«В Чёрное море вошёл командный корабль ВМС США „Маунт Уитни“ в сопровождении авианосца, ракетного крейсера и эсминца», – прочитал я заголовок новости с протянутого мне Василием Ивановичем коммуникатора.
– Чуешь? – спросил инструктор.
– Вошли и вошли, – подумав, ответил я, – они сюда давно как к себе домой плавают.
– Ну, во-первых, не плавают, а ходят, – поправил Ерёменко, – а во-вторых, тебе, конечно, простительно не знать, что вход такой эскадры военных судов нечерноморских государств по теории невозможен – это запрещено международной конвенцией. Один только авианосец превышает установленную норму по тоннажу в три раза.
– Мне кажется, здесь ничего нового. Достаточно вспомнить Югославию. Вон, Горан хорошо помнит.
– Согласен. Но в Вашингтоне сидят далеко не дураки, там не решили бы лезть на рожон, не имея уверенности. Если, как ты говоришь, вспомнить Югославию, то тогда в Адриатику зашли сразу около тридцати судов НАТО, в том числе и подлодки. Никто ничего не мог им противопоставить.
– То есть вы хотите сказать, что США затевают Третью мировую? – резюмировал я. – Именно глобальной войной могут закончиться подобные провокации. Сейчас не девяносто девятый год, и Чёрное море не Адриатика.
– Военная машина США – это всего лишь цепной пёс, чьих хозяев мало кто знает. С момента распада СССР и до нынешнего дня они ведут в основном утилитарные войны. Главная их цель – стать единой мировой властью, а мы этому изрядно мешаем.
