Она писала ему письма, в которых посмеивалась над молодым воякой и его демаршем. Он не отвечал, зато однажды в прямом эфире какого-то суперпопулярного радио радостным голосом передал привет. Но не ей, а родителям, сестрам, брату и знакомым девочкам из ночного клуба «Гавана». А про Галку ни слова, будто ее не существовало на свете.
За это она послала его на все тридцать три буквы и больше не отправила в армию ни строчки.
«Пускай тебе девочки из «Гаваны» пишут!» — решила Галка и смыла в унитаз единственный поч-товый конверт с адресом Равиля, ставшего к тому времени авиационным техником.
Кстати, девочки писали. Они отправляли СМС-сообщения не только ему, но и Галкиному мужу. Да такие ласковые, что муж от нее ушел. Собрал все шмотки, пока та была на работе, и растаял в сиреневом тумане.
А тут бац — звонок с телефона-автомата: «Привет, я приехал с войны. У меня отпуск. Бухать будем?»
Она взяла три дня за свой счет. Все это время они бухали, покидали квартиру лишь для пополнения запасов алкоголя и продуктов.
В первую же ночь она расцарапала ему спину, а на вторую — рожу. За приветы в прямом эфире девочкам из «Гаваны». За то, что не писал. Ей, понимаешь ли, было очень плохо. Ее муж бросил. А он, сволочь этакая, сидел в своем вертолете и названивал по всяким радиостанциям!..
На четвертый день Галка с вещичками переехала жить к Равилю. А через три недели, под конец его отпуска, они снова сидели на кухне в ее квартире.
— Ты же сам видишь, Данила-мастер, что не выходит у нас каменный цветок, — сказала Галка, не замечая слезы, катившейся по щеке.
— Да, хреновые из нас мичуринцы. Не стоит скрещивать ромашку со свеклой, — согласился он.
После войны Равиль служил в гарнизоне, расположенном по соседству с их городом. Они виделись раз в два месяца и устраивали встречные смотрины. Он показывал ей своих невест, она ему — женихов.
— Надя ничего так, хорошая девочка, — оценивала Галка его очередную приятельницу. — Только вот левая грудь у нее больше правой. А ты ведь перфекционист и не любишь асимметрию там, где ее не должно быть. Уж я-то знаю.
— Да иди ты в задницу! Какая асимметрия?! — возмущался Равиль, но, подумав, менял точку зрения: — Точно, левая больше. Как же я раньше не обратил внимания?.. Это ты во всем виновата! Я с Надькой месяц по кроватям кувыркался и никакой асимметрии не замечал.
Спустя полгода ситуация повторялась, но теперь оценщиком был Равиль.
— Перед свадьбой пусть обязательно пройдет полное обследование в клинике, — советовал он Галке.
— Зачем?
— Посмотри, какой он тощий. Наверняка в кишечнике клубок аскарид проживает!
— Да иди ты! Лучше бы не показывала.
Через год Равиль приходил в квартиру Галки с набором хитрого инструмента и, ругаясь на слесарном языке, чинил ей все, что находил сломанным. То есть все.
— Что ж у тебя так запущено? Мужика тебе надобно нормального!
— Откуда ж ему взяться, нормальному-то, если один лысый, другой наркоман, третий с аскаридами?
— Ты, кстати, коврик из прихожей не хочешь поменять?
— Зачем?
— Как зачем?! Он похож на всех твоих плешивых женихов, если сложить их возраст.
— У меня нет лишних денег на новый коврик.
— Так тебе и надо. Завтра принесу. И продуктов доставлю, а то смотрю, ты и вправду на мели. Холодильник совсем пустой.
Все же Галка нашла настоящего мужика. Когда тот позвал ее замуж, она не стала слушать ничьих намеков про аскарид, а просто согласилась.
Теперь у нее семья, дети, хороший кран и починенная газовая плита на кухне, новый коврик в прихожей.
У Равиля — служба, полеты, командировки на войну. Он еще и дачу за городом у реки строил, хотя сам не знал, зачем она ему сдалась.
Жили они по-прежнему рядом.
При редких встречах Галка интересовалась:
— Жениться-то думаешь? Тебе же сороковник скоро!
— Не думаю, — отвечал он и посмеивался в усы. — Была одна, на которой я бы с радостью женился. Но она дура редкостная, к тому же замужем. Так что обойдусь случайными связями.
На ее глаза наворачивались слезы. Она тоже улыбалась, по-дружески обнимала его и уходила по своим делам.
Выслушав Равиля, пилоты с минуту помолчали. Грустная история отвлекла их от гнетущих мыслей о возможном летальном исходе, но веселья не добавила. В финале рассказа Карбанов даже пожалел о том, что вынудил товарища откровенничать.
«Лучше бы я выдал им пяток анекдотов», — по-думал он, поудобнее укладываясь на жесткой лавке.
Часы, как и все остальное, у них отобрали при обыске, но, судя по дикой усталости, время было позднее. Часа два ночи.
Несмотря на неудобство, Николай заснул. Затихли и его подчиненные.
Вечером в двухэтажном доме было ужасно шумно. Кто-то постоянно мотался по лестнице, слышались громкие голоса и смех. С другой части этажа доносился звон металлической посуды. Глубокой ночью стало удивительно тихо. Народ спал.
Но внезапно пленники проснулись от гулких ударов, источник которых находился прямо над их головами.
— Что это? — глядя вверх, спросил Михаил.
— Кажется, кто-то навернулся с лестницы, — предположил Тараев.
— Тихо! — Командир вскинул ладонь. — Слышите?..
Из коридора доносился какой-то звон и приглушенные голоса. Разобрать, кто и о чем говорил, было невозможно.
— Фигня! — отмахнулся Гусенко. — Туземцы напились и выясняют отношения.
— Может, и так, — сказал майор. — Но послушать надо. — Он подошел к двери, присел на корточки и приложил ухо к деревянному полотну.
Товарищи сидели, не шевелясь, в ожидании того, что командир прояснит ситуацию.
Около десяти минут в двухэтажном доме происходили какие-то непонятные вещи. Пленники слышали то сдавленный стон, то стук, то все тот же металлический звон. Все это было странным, так как совсем недавно от абсолютной тишины можно было сойти с ума. Вертолетчики не понимали, что творится за пределами этой каморки.
Карбанов, сидящий у двери, улавливал все новые и новые звуки и рассказывал о них товарищам:
