— Всех задержанных растолкали по сусекам, — повторил Рахимович. — Камеры не соседствуют, разбросаны по подвалу. С Гуляевым и Лизгуном контакты тоже исключены. Часовые получили наказ надзирать и пресекать.
— Ну да, подвалы там немалые, — как-то задумчиво выдал Пустовой.
— Разрешите приступать к допросам? — спросил Рахимович.
— Разрешаю, — сказал Алексей.
— Один вопрос, товарищ капитан. — Рахимович колебался, такая ситуация в его практике была нештатной. — Я так понимаю, что из этих пяти враг только один. Остальные — порядочные советские люди. Какие меры воздействия допустимы?
— Рукоприкладством не увлекаться. Психологический прессинг по максимуму. Ничего, Родина простит и поймет. — Саблин криво усмехнулся.
После ночных событий он готов был пойти на любые меры и плевать хотел на то, чем это кончится для него лично.
— Если в вашем распоряжении есть бывшие опера или следователи, то привлекайте их по полной программе. Работать всем. — Алексей вперил мрачный взгляд в Левторовича. — Еще надо опросить людей в Зыряновском переулке. Кто-то мог видеть ночного прохожего. Время, когда тот бежал, вы знаете. Собрать по возможности полную информацию о личностях фигурантов, поговорить с сослуживцами, сделать запросы в части, где они служили. Проработать алиби, выяснить, где находились с одиннадцати вечера до часа ночи. Если в части, надо вычеркивать из списка. Но оттуда, черт возьми, слишком просто уйти! Не забывайте про унтер-фельдфебеля Вагнера: навестите санчасть, допросите, пригрозите расстрелом! Всем работать! Рахимович, действуйте жестко, но не переусердствуйте, смотрите, чтобы костоломы ваши не увлеклись! Вы еще здесь?!
Алексей метался по кабинету, стиснув ладонями виски. Воспоминания и эмоции опять брали верх.
Генка Казначеев скалился, подмигивал, пошучивал. Сейчас этот парень лежал в морге местной больницы. После оформления документов его тело будет отправлено в родные места и обретет вечный покой под какой-нибудь березкой. Невозможно представить его мертвым!
Кто такой этот чертов Самаэль? Унтер-фельдфебеля Вагнера допрашивать можно, но бесполезно. Он чином не вышел. Такие люди ничего не знают.
Саблин неприязненно посмотрел на полковника Борисова, вошедшего в комнату без стука. Тот тоже был не в радужном расположении духа. Губы его дрожали.
— Товарищ капитан, всему должны быть пределы! Что вы вытворяете? Думаете, вам дали полномочия, разрешили все рушить и уничтожать? Вы арестовали пятерых моих лучших офицеров по какому-то вздорному обвинению! Без них я как без рук. Объяснитесь, товарищ капитан. Это уже переходит все границы! Я буду писать рапорт начальству.
— Да пишите хоть в небесную канцелярию, Николай Петрович! — заявил Алексей. — Только не забудьте упомянуть в своем рапорте, что именно с вашего попустительства в полк, которым вы командуете, проник матерый враг. Его действия привели к тому, что немецкой группировке удалось вырваться из окружения. Сегодня ночью погибли разведчики и оперативник моей группы! Договорились? Вы согласны это сделать? Или можете предложить какие-то иные меры по выявлению врага, окопавшегося в штабе вашего полка или где-то рядом с ним?
— В этом, по вашему мнению, виноват я? Вы считаете, что следить за вражескими шпионами должен боевой офицер, командир полка действующей армии? Чем же тогда заняты сотрудники компетентных органов, призванные делать это по долгу службы? Вы сами знаете, какая чехарда творилась в войсках после Ржевской операции. Командование тасовало части как карты в колоде. Разношерстный офицерский состав поступал непонятно откуда. Для борьбы с вражескими шпионами есть специальные органы. Это не мое дело, а ваше!
— Мы будем искать крайних или все же займемся работой, Николай Петрович? — Алексей окончательно разозлился. — Я выполняю свой долг и, если вы еще не поняли, отчасти выгораживаю вас, хотя давно мог бы написать рапорт о вашей безответственности и халатности! Ума не приложу, почему я этого до сих пор не сделал. Извольте покинуть кабинет, товарищ полковник. Вы мешаете мне работать. Ступайте, руководите своим полком!
Полковник побагровел, попятился в коридор, весь униженный, обтекающий.
«А ведь он может накатать рапорт, — подумал Саблин. — К черту! Хуже не будет. Некуда уже».
Через десять минут он сидел в каморке связи и вел неприятную беседу с полковником Гробовым.
— Это полностью моя вина, товарищ полковник, — проговорил Алексей. — Я не учел тот факт, что крот может лично оказать противодействие. В результате погибли разведчики и лейтенант Казначеев из моей группы. Убит и обер-лейтенант Эберт, взятый нами в плен. Только он знал имя человека, скрывающегося под псевдонимом Самаэль. Мы недооценили врага. Он оказался умнее и дальновиднее, чем мы думали. Я готов нести ответственность.
— Понесешь, капитан, — сухо отозвался Гробов. — Но не думай, что я избавлю тебя от выполнения работы. Закончим дело, потом поговорим о твоей ответственности. Дави на фигурантов, капитан, без всякой жалости. Дело того стоит. Не выпускай никого, иначе агент продолжит свою разрушительную деятельность. Никакого сна, пока не закончишь дело! Задействуй все возможности. Завтра к вечеру доложишь об исполнении!
У него в распоряжении оставалось чуть больше суток. Он снова в ярости метался по кабинету, прошелся как трактор по соседнему зданию на Хлебной улице, где находился отдел НКВД.
Все работали как проклятые. Для допросов было отведено несколько свободных помещений при штабе.
Саблин собирал и анализировал информацию. Но похвастаться пока было нечем.
Левторович доложил, что опрошены люди, проживающие в Зыряновском переулке. Никто ничего не видел и не слышал. Время было позднее, все спали.
Стрельбу на западе тоже не слышали. Далеко, низина, лес глушит звуки. Да и кого удивишь стрельбой в военное время?
С алиби фигурантов и вовсе беда. Допрошены часовые при штабе, соседи, хозяева арендуемого жилья — полный ноль. Осмотрены помещения, где якобы ночевали фигуранты. Тоже ничего подозрительного.
С горожанами проводились беседы. Что они могут сказать о своих жильцах и соседях? Не видели ли чего подозрительного в другие дни? Такое ощущение, что все эти люди — полные идиоты. Или же они просто не понимают, чего от них хотят. Все божатся в верности коммунистической партии и лично товарищу Сталину, которого всячески любят и боготворят, а по существу снова ноль. Три часа работы, и никакого результата!
Запросы в части отправлены, но когда придет информация и внесет ли она ясность?
Арестантам не говорили, что кроме них взят кто-то еще. Охрана пресекала любые переклички между камерами, следила, чтобы люди, выводимые на допрос, не сталкивались лбами. Те могли подозревать что угодно, но всей картины не видели.
Саблин бродил по коридору, слышал, как люди Рахимовича в комнатах для допросов терзают арестованных, кричат на них, угрожают, рычат в лицо. Мол, следствию досконально известно о вашей преступной деятельности.
Возмущался особист Вахновский. Дескать, что происходит?!
