— Темно, товарищ капитан. Хоть глаз выколи.
— Боишься темноты, Филимонов?
— Ну, вы скажете, товарищ капитан. — Боец явно смутился. — Бояться надо не ее, а того, кто в ней сидит.
Павел усмехнулся.
Трубы в этом коридоре разбегались. Часть ответвлялась и уходила в потолок, другие как-то причудливо расползались по углам. Словно черви прорывали дорожки в недрах.
Никольский не стал включать фонарь, ощупал пол перед собой, двинулся дальше. Хрустела крошка под подошвами. За поворотом мерцание стало явственнее. Он повесил автомат за спину, вынул из кобуры «ТТ».
Проход расширился. Вскоре они лежали за бетонным порогом и всматривались вперед до боли в глазах. Снаружи было позднее утро, значит, с дневным светом все в норме. Но здесь его не хватало, он расползался по значительной площади.
Глаза капитана привыкали к мраку, начинали кое-что различать. Снова обширная галерея с колоннами, на этот раз не коридорного типа, а огромный, почти квадратный зал. Низкий потолок усиливал сумрачность.
Здесь, по-видимому, располагался склад или что-то в этом духе. Все центральное пространство зала загромождали штабеля ящиков. Капитану Никольскому было плевать на то, что в них находилось.
Прямой проход отсутствовал. В том месте, где они лежали, вниз сбегала каменная лестница. Зал находился под ними, в углублении. Источник света располагался в другом конце помещения, справа. Там, по-видимому, был выход на улицу. Сравнительно внятно была освещена дальняя стена за штабелями и две кряжистые колонны, подпирающие потолок.
Что-то брякнуло в отдалении. Носок чьего-то сапога ударился о камень.
Вот почему занервничала Елка и психовал сам капитан.
У Филимонова, лежащего рядом, участилось дыхание, скрипнул ноготь, когда он вцепился в край бетонной плиты.
— Товарищ капитан, там кто-то есть. Они не стоят — идут, — проговорил солдат.
Павел и сам уже понял это. Дорожка здесь только одна. Надо спуститься по лестнице, отправиться влево, в узкий проход между стеной и штабелями, обойти зал по периметру и возникнуть четко прямо.
Капитан взмок от волнения. Догнали гада! Это, конечно, мог быть кто угодно, но интуиция Павла настаивала на своем. Он затаил дыхание, снова уловил отдаленный хруст, покашливание.
Вдоль дальней стены, слева направо, в направлении выхода из катакомб шли люди. Они погасили фонари. На том конце зала в них не было нужды. Серые фигуры возникали между колоннами, смазанными пятнами.
Эти люди тоже устали, шли медленно. За колонной скрылся один человек, за ним второй, третий, потом, после некоторой паузы, четвертый. Они возникали в освещенном пространстве и исчезали, будто призраки.
Павел считал их: шестой, седьмой, восьмой. Снова никого, потом девятый, десятый. За ними еще трое. Тринадцать человек, чертова дюжина!
В принципе все правильно. По уверению фрау Гартунг, в распоряжении Менделя имелась вся охрана филиала института, дюжина головорезов из роты усиления СС. Плюс сам Мендель и его постоянная спутница Ильза Краузе. Одного солдата они потеряли в бассейне. Больше жертв у них не было в отличие от красноармейцев, которые гибли один за другим.
Все ушли. Тринадцать. Больше никого.
Павел шумно выдохнул и спросил:
— Ты их тоже считал, Филимонов?
— Ага, товарищ капитан. Тринадцать. Несчастливое число. Эти сволочи аппетит нагуливают. Послушайте, товарищ капитан, а вы этого злосчастного доктора Менделя в лицо знаете?
— Знаю, Филимонов. Давай назад, веди сюда наших. Да постарайтесь не шуметь. Я за противником, в обход, буду ждать на выходе, попробую разобраться в ситуации. Если немцы вышли на поверхность, то мы их уже не потеряем.
— Есть, товарищ капитан! Я ребят пулей приведу, — проговорил Филимонов и ретировался.
Павел сполз по лестнице, решил, что лучше не рисковать. Внизу он проверил амуницию, подтянул штаны и припустил вдоль штабелей, цепляясь плечом за стальные защелки. За угол капитан свернул практически ползком, рискнул включить фонарь.
Опасности не было. Все немцы ушли отсюда. Он пригнулся и засеменил дальше, ощупывая лучом фонаря пол под ногами.
Метров через двадцать ему пришлось сделать остановку. Капитан с любопытством освещал узкий пятачок. Вот почему они так поздно обнаружили беглецов. В этом месте, перед выходом на поверхность, немцы делали привал, похоже, длительный.
Под ногами Павла валялись две растерзанные упаковки из-под немецких галет, которые в отличие от советского аналогичного продукта не имели ни вкуса, ни запаха, ни консистенции, вызывающей приятный хруст. Рядом с ними капитан увидел окровавленные скомканные бинты и поворошил их ногой.
Кому, интересно, они принадлежали? У Менделя вскрылась старая рана? Или один из его охранников пострадал в ходе героического прорыва через катакомбы?
Никольский прогулялся взад-вперед, припустил дальше, снова свернул за угол, вышел на финишную прямую. Приближалась освещенная зона, лестница, ведущая наверх и умеренно заваленная кирпичами. Он прижался к стене, навострил уши, но слышал только собственное сердце.
Из проема, который отсюда не просматривался, сочился тусклый свет. Похоже, день не радовал безоблачным небом и палящим солнцем.
Капитан скользил вдоль стены какими-то танцевальными па, замирая и прислушиваясь. Вспотела ладонь, сжимающая рукоятку пистолета. Света становилось больше, лестница прекрасно прорисовывалась. Он попал в зону, где ранее проводилось усиленное бомбометание.
Что там наверху? Союзники в сорок четвертом разносили не только живые кварталы Кенигсберга, но и промышленные зоны, расположенные вне городской черты.
Он взбирался вверх, вытянув руку с пистолетом, поднимал ноги, чтобы во что-нибудь не вляпаться. Снаружи свистел ветер, ощущался не очень сильный запах гари. Но облачного неба Никольский почему-то не видел — лишь высокий бетонный потолок, украшенный трещинами и проломами.
Павел добрался до последней ступени, переместился за раскроенную бетонную плиту, явно свалившуюся с потолка. Это было что-то необычное, по крайней мере не подземелье, уже осточертевшее ему. Он находился на краю громадного цеха, над которым несколько месяцев назад изрядно попотела бомбардировочная авиация.
Прямоугольный склад возвышался над землей. Здесь когда-то находилась дверь для посетителей. В десятке метров правее тянулся пандус для движения грузового транспорта, заваленный обломками. Сзади была глухая стена. Компас уверял, что там восток.
Возможно, здесь было несколько цехов, но перегородки между ними рассыпались. Остался только один, весьма разомкнутый. Во внешних стенах зияли гигантские проломы. Крыша тоже сохранилась не
