Он всматривался в перспективу до рези в глазах. За бухтой еще две, между ними опять небольшой поселок. Частично просматривались береговые скалы.
Противник сейчас должен был двигаться к берегу от индустриальной зоны. Если немцы оставили на заводе засаду и сразу пустились в путь, то они отмерили не больше пары верст. Капитан поедал глазами крыши и отвалы, заросли низкорослых деревьев.
Попались, черти! Никольский их засек. У него аж дыхание перехватило. Немцы обрисовались в разрыве между холмами, за ближним поселком, на середине дистанции до моря. Бинокля у капитана не было, он полагался лишь на зрение.
Люди появлялись из-за холма и пропадали в зарослях, опутывающих подножие следующей возвышенности. Они устали, еле ползли. Картинка расплывалась, он кое-как собирал ее в кучку.
Никольский насчитал девятерых. Все правильно. До противника по прямой версты полторы, а по всем изгибам и препятствиям — хрен его знает, товарищ майор!
Он даже Менделя узнал. В середине колонны двигался человек, согнувшийся в три погибели, в плащ-накидке до пят, завязанной под горлом, в каком-то невнятном головном уборе. Он неважно себя чувствовал. Сосед придерживал его под правую руку. Тоже правильно, только под нее и можно. Левой-то нет.
Он лихорадочно обдумывал ситуацию:
«Немцы движутся всем гуртом, значит, вторую засаду не оставили. Но они могут установить растяжки. За этим придется следить. Один поселок честная компания уже миновала, скоро подойдет к бухте. Звуки боя на заводе они, понятно, слышали. Если четверо охранников, оставленных для уничтожения группы преследования, их не догнали, то у Менделя есть повод задуматься».
Соблазн скатиться вниз был велик, но Павел набрался терпения и снова сканировал глазами местность.
Этот район оказался не таким уж безлюдным. На юге от залива за деревьями просматривалась колонна грузовиков. Там, по-видимому, проходила дорога.
Какие-то фигуры мелькали за деревьями, направлялись в сторону залива. Далеко, толком ничего не понять. Возможно, это были немецкие солдаты или неприкаянные штатские. Не исключено, что свои, советские.
На западной окраине Кенигсберга тоже наблюдалась активность. Изредка ветер доносил отзвуки выстрелов. Мелькали фигурки в пространстве между зданиями и деревьями. Вдоль берега по дороге, навстречу тягачу с артиллерийским орудием, ехал открытый «газик».
Капитан спустился вниз. Еремеев поддержал его, помог устоять на ногах. Они побежали за угол, к своим.
У западной стены разрушенного цеха наблюдалась вполне нормальная деловая активность. Кобзарь соорудил себе костыль и проводил его последние испытания перед отправкой в путь. В лице у старшего лейтенанта не было ни кровиночки, но Павел как-то постеснялся предложить ему остаться здесь, не хотел выслушивать брань в свой адрес.
Филимонов и Вахмянин набивали подсумки немецкими магазинами. В траве под обрывом блуждали Авдеев и сержант Малахов. Они заметили, что капитан вернулся, и полезли обратно.
— Товарищ капитан, мы тропу обнаружили, по которой они ушли, — с оптимизмом сообщил Авдеев. — Она и без них была заметна, вон туда, через кусты шла, так они ее еще больше протоптали. Нам теперь и собака не нужна. Так немцев догоним!
— Вперед! — приказал Никольский и махнул рукой. — Дистанция до противника — примерно две с половиной версты. Движемся быстро, но при этом максимально осторожно. Какая только публика тут не шатается!
Тропа петляла по зарослям низкорослого леса. Здесь не было такой бурной растительности, как в средней полосе России, но сохранились участки нетронутой природы. Бойцы дважды пересекали овраги, напились из ручья.
Вахмянин двигался в дозоре, проверял тропу на предмет взрывающихся сюрпризов, докладывал о ситуации смешными птичьими криками.
За оврагом в низине Никольский приказал сделать привал. Люди падали без задних ног, молитвенно смотрели на кроны старых ив. Вахмянин полежал минутку и добровольно убрался в дозор. Остальные достали папиросы, задымили.
— Кто не работает — тот курит, — глубокомысленно изрек Еремеев.
Часы показывали начало четвертого. День летел как угорелый.
Не сказать, что старший лейтенант Кобзарь сильно тормозил группу. Он исправно продвигался вперед, непечатные слова выдавал в приемлемых количествах, но смотреть на него без жалости было невозможно. Боль ломала человека, но с упрямством у контрразведчика все было в порядке. Он привалился к пригорку, вытянул ногу, прерывисто дышал.
— Может, останешься? — осторожно спросил Павел. — На обратном пути заберем. Или сам помалу ковыляй. Посмотри на себя.
— Этой темы мы больше не касаемся! — заявил Кобзарь и со злостью покосился на Павла. — Да, ты старший, имеешь право отдавать приказы, но сегодня давай без этого, хорошо? Не для того уже двое суток бултыхаюсь с вами.
— Бунт на корабле! — с ухмылкой проговорил Еремеев. — Какое циничное неподчинение старшему по званию! Проработаем этого типа на собрании коллектива, товарищ капитан?
— Да ладно вам, закройте тему, — огрызнулся Кобзарь. — Иду ведь, не задерживаю. Какая вам забота, что и где у меня болит? Обычный вывих голяшки, ничего не сломано. — Он сделал попытку сменить позу и вздрогнул от резкой боли.
— Обычный вывих, значит, товарищ старший лейтенант, — задумчиво проговорил сержант Малахов и как-то довольно хищно уставился на Кобзаря.
Тот занервничал под пронырливым взглядом и заявил:
— Эй, ты чего, сержант? Приказа не было!..
— Надеюсь, будет? — Малахов вопросительно глянул на Никольского. Тот пожал плечами. — Я до войны медбратом работал, мечтал поступить в мединститут, заделаться знаменитым врачом. Ложитесь поудобнее, товарищ старший лейтенант, — решился сержант. — Будем править ваш вывих.
Кобзарь ругался, отбивался, рычал, что его болезнь, как и колхоз, дело добровольное. Но товарищи обступили его, не оставили никаких шансов.
— Вы, сатрапы, руки прочь от моей ноги! — Он вяло сопротивлялся, но уже смирился, вытянулся под пригорком.
К страдальцу подполз на корточках ухмыляющийся Еремеев, стал стаскивать с него сапог.
— Не волнуйтесь вы так, товарищ старший лейтенант, — проурчал Малахов, угнездился рядом с больным и стал мягкими движениями ощупывать распухшую ногу. — Так-так, все понятно. Вы не переживайте, больно не будет, всего лишь чуть-чуть, да и то я предупрежу, — сказал он и со всей дури, с изворотом дернул ногу.
Кобзарь взвыл, изогнулся дугой, пот хлестанул с его лба.
— Ты, медсестра хренова! — Игорь проглатывал слова, давился кашлем. —
