О подобных историях Вадим слышал. Барышни, оставшиеся на оккупированной территории, особенно обладающие привлекательной внешностью, обзаводились влиятельными ухажерами, как правило, из офицерской среды. Это позволяло им иметь средства к существованию и относительную безопасность. Советская власть таких приживалок относила к изменникам, хотя вряд ли они активно сотрудничали с оккупантами. У многих были семьи, старенькие родители.
За парком потянулись роскошные особняки, бывшие царские бани, типография его императорского величества, где в предвоенные годы выпускались агитационные брошюрки и труды классиков марксизма. За типографией снова шла зеленая зона, шеренги кипарисов, магнолий, стена вечнозеленого лавра, листья которого домохозяйки обожают бросать в суп.
Местность справа понижалась к морю. За стеной деревьев возвышались серые зубчатые стены знаменитого Марининского дворца, в котором с середины двадцатых годов работал самый крупный в округе художественный музей. Кому принадлежал дворец до прихода большевиков, Вадим представлял смутно. Это не входило в его обязанности.
Он невольно остановился, потянулся к портсигару. Зрелище завораживало его, особенно в солнечный день. Все-таки умели эксплуататоры строить себе жилье и разбивать вокруг него парки. Стреловидные башни устремлялись в небо. Зубчатая ограда чем-то напомнила кремлевскую стену. Переплетения фигурных архитектурных элементов, скульптурные композиции на крыше, витиеватые балконы, красивые наличники окон-бойниц.
Островок загадочной чуждой жизни окружал живописный парк, который даже в оккупации сохранил лицо. Газоны, каменные фонтаны, островки зелени окружала помпезная решетчатая ограда, изящности которой позавидовал бы и Летний сад в Ленинграде.
Вадим докурил и зашагал дальше. Он присмотрелся и заметил людей, снующих по двору. Там стояли машины, громоздились какие-то ящики.
Судя по всему, в отдельных учреждениях начиналась эвакуация. Вадим усмехнулся. Ничего, со дня на день это мероприятие станет настоящей эпидемией.
От Парковой улицы вниз к замку вела мощеная дорога. Метрах в ста она упиралась в открытые ворота, за которыми, собственно, и наблюдалась активность. Там обрывалась Весенняя улица, которая с другой стороны пересекала Парковую и уходила по прямой на север.
С востока приближалась колонна трехтонных грузовиков. Вадим собрался перебежать дорогу, но передумал, решил дождаться, пока она проедет. Смерть под колесами не входила в его планы.
Но водитель головной машины начал притормаживать, включил левый подфарник. Грузовики с трясущимися бортами один за другим сворачивали к дворцу, грохотали мимо. Их кузова закрывали брезентовые тенты.
Сиротин мог бы перейти дорогу, машины не мешали ему, но он стоял и ждал. Колонна из трех грузовиков уже катила с горки.
На другой стороне Весенней стояла молодая женщина в берете и пальто. Она с суеверным страхом провожала глазами колонну, которая въезжала на территорию дворцового комплекса, прижимала к груди портфель из серой, не очень качественной кожи.
Женщина была неплоха собой. Она стала бы еще привлекательнее без кругов под глазами, повышенной бледности и скорбных морщинок в уголках рта.
Эта особа заметила немецкого офицера, который пристально ее разглядывал, испугалась еще больше, втянула голову в плечи. Она на всякий случай посмотрела по сторонам и побежала через дорогу. Оказавшись на другой стороне, женщина обернулась словно невзначай, убедилась в том, что офицер еще не начал движение, и облегченно вздохнула. Потом она торопливо засеменила вверх по Весенней улице.
Вадим перешел дорогу и двинулся по старой улочке. Та самая молодая женщина в поношенном пальто шла перед ним по другой стороне дороги. Простенькие ботинки без каблучков, берет намеренно надвинут на уши.
Но оккупанты и их пособники все равно обращали на нее внимание. Два упитанных капрала, куривших на крыльце, оба вылитые Швейки, забыли про сигареты и свою беседу. Они задумчиво уставились ей вслед, потом взялись обсуждать барышню, забыли даже честь отдать гауптману, проходящему мимо них.
Полицейский патруль шел навстречу. Вадим поморщился. Эти коричневые френчи цвета детской неожиданности начинали утомлять его. Два фашистских прихвостня не первой свежести вразвалку тащились по тротуару, подставляли небритые физиономии ласковому апрельскому солнышку.
Редкие прохожие прижимались к стенам домов. Кто-то предусмотрительно перешел дорогу так, словно туда ему и надо было.
Девушка поздно обнаружила опасность. Она смотрела под ноги, задумалась, подняла голову и испугалась.
Полицаи осклабились. Девушка машинально шагнула к проезжей части. Один из этих скотов ухмыльнулся и сделал то же самое. Потом он присел и растопырил лапы как вратарь, ловящий мяч.
Девушка втянула голову в плечи, сделала попытку их обойти. Они перекрыли ей путь.
Вадим чертыхнулся. Надо же, Красная армия у ворот, а они тут баб окучивают!
Сомнительно, что полицаи довели бы дело до греха – служба как-никак. Но они запугали бы барышню до полусмерти. Она им что-то говорила, порывалась идти дальше. Негодяи хихикали, заступали ей дорогу, хотя и не сказать, что распускали руки.
Вадиму пришлось по диагонали перейти дорогу. Он шел с хмурым лицом, сунув пальцы за отворот френча.
– Отстаньте от меня! Что вы хотите? Я работаю в музее. Вот мои документы, – возмущалась женщина.
Патрульные увидели офицера, смутились, прервали свои притязания, неловко отдали честь. Женщина быстро глянула на Вадима и втянула голову в плечи. Он небрежно махнул ладонью. Мол, проваливайте отсюда. Она засеменила дальше.
– В чем дело, господа полицейские? – спросил герр гауптман по-русски.
Полицаи на всякий случай продолжали торчать по стойке «смирно», сделали тупые лица.
– Так это самое, господин офицер, документы проверяем у подозрительных лиц. Старший наряда Горбенко!
– Вы должны нести службу, а не пугать добропорядочное местное население, лояльное к великой Германии! – заявил господин офицер.
Патрульные смотрели на него с непониманием. Он раздраженно отмахнулся. Дескать, пошли вон, к своей русской матери! Они отшатнулись и поволоклись дальше, испуганные и присмиревшие.
Как же Вадим ненавидел эту публику, возомнившую себя властью. Гнус, отбросы человечества, а ведут себя как хозяева жизни.
Женщина убежала вперед, куда-то свернула и исчезла.
Он шел дальше и вскоре поднялся к главной городской площади. Здесь тоже было не ухожено, валялся мусор.
Посреди центральной клумбы за мешками с песком расположилась зенитная батарея. Стволы орудий смотрели вверх. Под ними мельтешили немецкие каски. Гортанно покрикивал офицер.
Практической пользы от этой
