– Вы все связались с типом, – говорит тукан после паузы, – который целенаправленно тащит себя к гибели. И вас вместе с собой.
– Я знаю. Я готов. Игра стоит свеч.
– Вопрос не в том, чего она стоит, чего нет. А в том, что небытие, черное ничто, – это страшно. Я, например, боюсь… И предлагаю тебе шанс там не оказаться. А ты жеманишься, как девица, которой предложили первый секс.
– Уболтал. Я не буду жеманиться и с радостью и готовностью окунусь в волшебный мир секса… Однако маленький вопрос: о какой загробной жизни идет речь, если ты отрицаешь бессмертие души? Загробная жизнь для телесной оболочки? Видел я вчера в Волхове одну оболочку, загробно живущую. Твой Ушастик, кстати, постарался. Крайне не эстетично выглядела та оболочка.
– Какая же ты все-таки устрица… Я всего лишь предлагаю растянуть несколько последних микросекунд функционирования мозга в полноценную вечность. Не жалкий набор картинок вроде ретроспективы прожитой жизни или туннеля со светом в конце. Виртуальная будет жизнь, да, но от реальной ты не отличишь. Однако надо заранее поработать, задать все константы, согласно собственным представлениям о вечном блаженстве. Что рай для одного, может оказаться адом для другого. Доступно излагаю, устрица?
– Уболтал еще раз… Пусть будет наготове приличное посмертие, карман не протрет. Объясняй, что и как надо делать. Готов слушать внимательно, понимать правильно и запоминать навсегда.
Он объясняет.
Я слушаю, понимаю, запоминаю…
* * *Однажды Шляпник уже делал мне неожиданное и ошарашивающее предложение, и я тогда отказался… До сих пор не уверен, правильно ли поступил, не стоит ли отыграть все назад, вернуться к тому разговору.
Тогда дядя Ваня был при полном выводке своих «детишек», сотворенных взамен погибших в Красном Замке, – и говорил посредством Рта нормальным голосом, с полным спектром эмоций. То был первый «выход в свет» нового комплекта внешних, автономных органов Шляпника. И наш разговор сам собой свернул на представительницу состава прежнего…
На Жужу.
На мою маленькую приемную дочку, страшной смертью погибшую на Садовой…
Шляпник ту часть эпопеи, что касалась кончины Жужи, не знал, и я рассказал ему сухо, без подробностей, но одну все же упомянул: о глазах девочки, вырезанных и заспиртованных подонком Леденцом.
– Глаза уцелели? – нешуточно заинтересовался Шляпник. – Где-то они хранятся?
Можно было сказать и так: хранятся… Пэн забрал у Авдотьи Лихтенгаузен контейнер с жутковатым «биологическим экспонатом» и собственноручно похоронил в Песочном, перед тем как отправиться в Тосно навстречу новым приключениям. Место было красивое, Жуже бы понравилось: холм за окраиной поселка, высокие сосны, мох… И птицы, много птиц, чирикающих в сосновых кронах… Жужа обожала птиц, хотя родилась и всю недолгую жизнь прожила в Зоне и никогда не видела их вживую, лишь скачивала мысленные образы у тех, кому доводилось видеть.
Услышав о похороненных глазах, Шляпник огорошил меня предложением воскресить Жужу. Вот так, не больше и не меньше… Дескать, ее уникальные гляделки способны жить, отделенные от тела, неопределенно долгий срок. А восстановить из малого целое для него, Шляпника, не проблема.
Я сразу поверил… Питеру Пэну еще в гараже Авдотьи показалось, что глаза живут какой-то своей псевдожизнью. Например, многочисленные зрачки их реагировали на свет фонарика, поднесенного фрау Лихтенгаузен к контейнеру.
Значит, приставку «псевдо» можно смело отбросить. Отыскать контейнер не проблема, сосна приметная, не забудешь и не спутаешь.
– Это будет именно она? – уточнил я. – И физически, и ментально?
– Физически – да, она, от и до. Ментально же станет тем, кого ты из нее вырастишь и воспитаешь. В глазах не записывается резервная копия памяти, как ты, наверное, догадываешься… А души, которую можно было бы вернуть в воссозданное тело, не существует, уж извини.
Не без тяжких сомнений, но я отказался…
По многим причинам. Хотя Питер Пэн, уверен, с радостью ухватился бы за предложение. Он считал себя заботливым родителем и умелым воспитателем, да… Результаты его уверенности налицо – живут на соседнем острове и не подпускают к себе.
Я, Петр, отказался.
И до сих пор сомневаюсь, правильно ли поступил.
* * *На календаре сейчас начало зимы, но в Раю всегда одна и та же комфортная температура: деревья не сбросили листья, трава зеленеет, на холме цветет кальвария… А озеро не замерзло бы и в лютый мороз, такая уж у Ю-жидкости температура замерзания. Погода идеальная для рыбалки, но делу это помогает мало… Вообще никак не помогает.
– Не клюет, – констатирует тукан очевидное, а Шляпник вынимает из озера свою снасть и забрасывает в другое место.
Разумеется, не клюет, огромный ярко раскрашенный поплавок застыл на поверхности неподвижно. Это ожидаемо и в то же время удивительно, такой вот парадокс.
Ожидаемо – потому что рыбы в Ю-жидкости плавать не смогут, утонут. В ней вообще тонет все, такая уж у нее плотность. Именно оттого меня безмерно удивляет поплавок, тонуть не желающий. Мне не представить, из какого материала он сделан.
Хотя от Шляпника, с его разносторонними способностями, можно ждать всего. Если бы он был среди двенадцати, наши силы возросли бы… даже трудно вообразить, до каких пределов. Отчего Учитель не пригласил его, тем более сейчас, в преддверии Великого Дня? Любой из учеников охотно и радостно уступил бы дяде Ване свое место, личных амбиций у нас нет, есть лишь общая цель.
Меня давно занимает этот вопрос, и я наконец решаюсь озвучить его. Другого случая может уже не представиться…
– Не пригласил. Меня. Ха. Ха. Ха. – Тукан широко разевает клюв, изображаемый им смех звучит жутковато. – Лучше бы ты спросил, отчего я не согласился, потому что звал он меня не раз.
– Вот как… Хорошо, считай, что спросил. Так отчего?
– Оттого, что не имею ничего против мира, в котором живу. Забавно, да? Здесь очень многие охотятся за мной, травят, как зверя, но я не согласен променять этот мир на тот, что задумали вы. Здесь я – это я, единственный и неповторимый. Стать одним из многих таких как-то скучно…
– Тогда не совсем понятно, зачем ты нам помогаешь.
– Затем, что ничего у вас не получится… А помогаю я всем, кто правильно попросит.
– Получится. Учитель не умеет ошибаться.
– Ну-ну. Он никогда не ошибался, и каждый раз… э-э-э… – Дядя Ваня машет рукой, она толстая, бесформенная, словно начинающий и бездарный пластический хирург накачал ее силиконом.
Каждый раз?! Мой рот раскрывается для недоуменного вопроса, а то и серии вопросов, однако тукан демонстративно прячет голову под крыло, а Шляпник демонстративно возится с удочкой. Далее обсуждать этучтему он не желает.
После долгой паузы тукан высовывается из-под крыла и заявляет:
– И здесь не клюет.
– Прикормить надо, – советую я не без издевки; немного обиделся из-за скомканного на самом интересном месте разговора.
– Лучше приманить, – сообщает Шляпник посредством туканьего клюва.
И он снимает с головы свой знаменитый головной убор – очень узкий и высокий цилиндр. Высоченная шляпа не просто так имеет столь необычные пропорции. Она
