И от этого хотелось выть и бросаться на стены.
Желание, недостойное ни подполковника авиации Васина, ни генерал-губернатора графа Васина. Которое можно и нужно глушить работой.
* * *Мое появление в штабе вышло будничным: за двое суток пока я отлеживался, наводнение все же состоялось. Позже и в меньшем масштабе, чем ожидалось первоначально, но люди настолько измотались, что сил на какие-либо эмоции у них не осталось. Ольга, уступив мне стол, едва сделала несколько шагов до дивана и отрубилась, еще не коснувшись головой валика. Пришлось оттаскивать ее в комнату отдыха и устраивать там.
Привычно протянул руку, чтобы бросить на принцессу волну жизни, и… беспомощно опустил.
Трудно быть богом.
Еще труднее перестать им быть.
Сжав зубы, устроился в уже обжитом кресле, поднимая первую трубку. Жизнь продолжалась.
Оставшиеся десять дней до окончания карантина пролетели как один.
Едва отросший на голове белоснежно-седой ежик волос и черная повязка на глазу отлично заменили «шарм»: мои приказы исполнялись без проволочек. А оспорить право их отдавать не рискнул никто: ни повылезавшие из своих щелей представители кланов, ни выздоравливающие штатские и военные чины. И уж тем более не Олег с Ольгой.
Пожалуй, никогда еще приезд императора жители столицы не отмечали так бурно и искренне радостно, ведь он знаменовал окончание черного месяца. Вдоль пути кортежа выстроились целые колонны счастливых встречающих, добавляя мне хлопот по обеспечению порядка. Отчасти эту задачу решили прибывшие накануне части гвардии, но все равно беготни хватило и нам. Торжественную встречу смазал сам Константин: он обнял поочередно меня, дочь, а потом, после почти незаметной глазу задержки — Олега, вызвав бурю восторга у толпы. Полапался он и еще с некоторыми — в частности Гольдштейн удостоился высочайших похлопываний по спине, а потом император произнес речь. И честно скажу, даже меня что-то в ней зацепило, что уж говорить об остальных собравшихся.
На чтение многостраничного рапорта его величество потратил гораздо меньше времени, чем я на его составление — примерно сорок минут, которые я вынужден был провести на софе в его кабинете, незаметно выхлебав целый кофейник остывающего кофе — единственный доступный теперь стимулятор. Когда последняя страница заняла свое место в соседней перевернутой стопке, он вернулся взглядом ко мне:
— Я догадываюсь, какие причины двигали вами при уничтожении научного комплекса…
— Справедливости ради стоит отметить, что уничтожать его я не собирался, — влез я со своим уточнением, — Иначе бы вызвал авиацию сразу. Сработала закладка Грушина, завязанная на уничтожение «Компаса», земля ему комом!
— «Компасу»?…
— Обоим: и детищу, и создателю! Простите, государь. Я до сих пор не знаю, какие причины двигали Грушиным, но то, что он совершил… у меня в голове не укладывается! К тому же, зачем он позвонил мне?
— На этот вопрос ответить проще всего: за время работы к Петру Ильичу скопилось довольно много вопросов. Созванная из экспертов комиссия уже сейчас насчитала как минимум три направления, бездарно загубленные на корню господином Грушиным и его ставленниками. Случай с вашим Бушариным был самым ярким. Сколько вы потратили на завершение исследований?
— Денег или времени?
— И того и другого.
— По времени — чуть больше года с момента нашего знакомства, но стоит учитывать, что профессор, вероятно, не переставал думать над проблемой и во время вынужденного простоя. А по деньгам?.. Если брать чисто денежные затраты, то не так уж и много — миллиона два. Извините, государь, я затрудняюсь перевести в деньги помощь моих людей — обладателей уникальных талантов.
— Вашего ручного гасителя?
— И его в том числе. Не стоит забывать и о других: без того же механика многие задумки профессора вряд ли были бы так легко воплощены в металле. Пилоты испытывали его схемы и заряжали ему накопители. Я тоже этим занимался, государь.
— Не будем мелочиться и оценим эти затраты еще в пять миллионов. Итого, семь. Сумма, почти неподъемная на тот момент для вас и вполне вписывающаяся в бюджет того, что страна выделяет на науку. — Император сделал паузу, отвлекшись на кофе, но вскоре продолжил. — Я не в состоянии сам оценить перспективность того или иного направления, для этого у меня есть целый штат советников по науке, в числе которых Петр Ильич занимал не последнее место. Но если десятиклассник с риском надорваться вкладывает деньги в исследования, которые императорский советник в свое время с громким скандалом закрыл, и добивается при этом оглушительного успеха?.. Для меня это знак, что пора менять советника, что я и сделал. Возможно, зная о неизлечимой болезни Петра Ильича, я бы не стал торопиться с его отставкой. Возможно! — выделил он, — Но Максим Иосифович не посчитал нужным проинформировать кого бы то ни было о состоянии здоровья господина Грушина. Врачебная тайна, чтоб ее! До недавнего времени мы даже не знали, что он вообще к нему обращался! И для нас, скорее всего, так и останется загадкой, по каким причинам отказал ему Берген. Однако теперь, зная, на что в том числе тратил Грушин выделяемые ему средства, я бы не просто снял его, а приказал арестовать, но это уже из области допущений. Вы же, с точки зрения Петра Ильича, были причастны сразу к двум его бедам: ни для кого не секрет, под чьей рукой добился успеха Бушарин со своей новой схемой энергоблока, и чьим учеником вы были.
— Логику сумасшедших трудно принять, государь. А Грушин для меня так и останется сумасшедшим, но я допускаю, что причины ненавидеть меня лично у него были.
— Вернемся к комплексу. Я желаю знать, по каким причинам вы полезли туда сами, а не оставили это профессионалам? Уничтожив при этом многомиллиардный проект?
— Еще раз повторюсь: уничтожать комплекс целиком в мои планы не входило. Я готов это подтвердить под любым допросом, государь. Почему полез сам?.. Я, конечно, могу попытаться оправдаться тем, что не знал, не думал… Всё я знал — и кто туда пошел, и зачем. Но при всем моем уважении к Тихону Сергеевичу, он все-таки не глава государства, и давать эти знания в руки ПГБ… Вот если бы я услышал приказ от вас: «Не лезь!», я, безусловно, послушался бы.
