На входе в Комитет Харламова встретил молодой человек в дорогом твидовом костюме. Он довольно вежливо поинтересовался о самочувствие, задал пару незначительных вопросов и проводил в кабинет. Там его уже ждали. За длинным столом для совещаний сидел майор, совершенно ему незнакомый. Предложил присесть.
— Добрый день, Александр Сергеевич. Как вы себя чувствуете после воскрешения?
— Благодарю вас, все хорошо, вашими молитвами. Рад бы с вами поболтать на самые незначительные темы, но, боюсь, я пришел с конкретным делом и предложением. Думаю, к нему надо сразу переходить. Вы — не физрук, а я не пятиклассница. Раз я пришел, значит, выхода у меня нет, кроме как согласиться на все ваши условия. Осталось узнать, каковы они будут? — Харламов внимательно посмотрел на майора, ожидая, что тот ему скажет. Сопротивляться и ставить свои условия, было бы глупо.
— Вас мне правильно охарактеризовали. Вы действительно человек дела. Что ж мое предложение следующее. У нас ваша дочь. Не бойтесь, с ней все хорошо. Она на нашей конспиративной квартире в Москве. С ней занимается наш специалист психолог. Так что, за нее можете не беспокоиться. Мы предлагаем вам следующее… Государство проводит национализацию «Интеркрайт», вы подписываете все необходимые документы, и со спокойной душой едете куда-нибудь в Новой Уренгой, в колонию поселение отбывать свои пять лет. Дочь вашу мы устроим в специальный интернат и позаботимся о ней. Вот собственно и наше предложение, — офицер Комитета встал и налил себе в стакан немного водички, предложил Харламову, но тот отстранил руку.
— Скажите, а за что мне пять лет? Неужели нельзя просто отправить меня куда-нибудь заграницу, в ссылку, наконец? Почему именно колония?
Комитетчик усмехнулся, удивляясь наивности сидящего перед ним человек.
— Стране нужен громкий процесс, большей частью политический, чтобы скрыть внутренние проблемы. Вот нам и пришла в голову идея отвлечь внимание на вас. Без этого суда и вашего срока, вся наша операция по национализации вашего концерна и ломаного гроша не стоит. Так что сидеть вам в любом случае, Александр Сергеевич, придется. Все зависит от вашего срока. Если откажетесь отдать «Интеркрайт», то мало того что не увидите вообще свою милую дочурку, но и сядете качественно и надолго. Мы сможем доказать вашу причастность и к финансовым международным махинациям, торговле наркотиками, убийству Михаила Гармаша. Да мало ли что можно повесить на невиновного, знаете в милиции есть такая поговорка: «Был бы человек, а дело найдется». Так что думайте…
Харламов даже не стал думать, вопреки совету комитетчика. Толк просчитывать варианты, если их априори нет и быть не может. Создалось двойственное чувство, будто сам своими руками подписываешь себе смертный приговор. Жуть…
— Я согласен. Только, позвольте, мне тоже выставить некоторые условия. Несмотря на национализацию все работники ОАО «Интеркрайт» должны оставаться на тех же должностях, а мне вы напоследок разрешите повидаться с Варей, а ее отдадите Горбенко Андрею Григорьевичу. Он найдет, куда ее пристроить. Такие условия вас не огорчают.
Комитетчик всплеснул театрально руками и проговорил, при этом лицо у него озарилось столь естественной и добродушной улыбкой, что холодок пошел по коже.
— Полноте, вам, Александр Сергеевич, мы все обязательно выполним как вы и сказали, а теперь попрошу в камеру. Завтра к вам приведут вашу дочь. Дежурный…
Сегодня Октябрьский суд города Москвы вынес решение по делу в отношении президента бывшего АО «Интеркрайт» Александра Харламова. Он обвинялся в проведении финансовых махинациях, укрывании налогов и пособничестве терроризму. Суд признал его виновным по всем статьям этого дела и приговорил к пятнадцати годам лишения свободы в колонии строго режима. Официальный Кремль от каких-либо комментариев воздержался…
На телевизионной картинке мелькнул обросший русой густой бородой человек с усталыми, потерянными глазами. Он мало чем напоминал того Харламова, который был год назад, этот был какой-то испуганный и чужой, не в дорогих шмотках от Версаче, а в потертой арестантской робе с котомкой подмышкой. Горбенко не выдержал этого зрелища и выключил телевизор, а из детской комнаты раздался веселый голосок Варвары Александровны Харламовой:
— Дядя Андрей, посмотрите, какой я дом построила…
ЧАСТЬ 1
Это сладкое слово свобода
ГЛАВА 1
Глухо и привычно щелкнул дверной замок. За три года в камере утренняя проверка стала делом обыденным и насквозь привычным. Сейчас всех жильцов выгонят на плац, а сами устроят шмон. Будут искать наркотики, общак, разные заначки, мобильные телефоны. Во всех ИТК такая процедура является делом обычным.
Так и есть… На пороге уже стоял веселый нагло ухмыляющийся начальник оперчасти подполковник Родзянко. Субъект препротивный и желчный. Высокого роста, почти под потолок, с зачесанными назад белесыми волосами, по своей прилизанности больше напоминающее вторую шкуру. Гнилой человек… Стукачей и крыс завел почти в каждой камере. Даже «правильные» боялись идти против этого человека. Зона была красной…
Харламов-бывший в прошлом олигарх, владелец завод, газет пароходов, сонно посмотрел на часы. Половина пятого… Что же ему сволочи не спится в такое время. До официального подъема еще уйма времени.
— Кум, тебе чего? — подал со своей шконки голос один из авторитетов с погонялом Острый, начавший свою карьеру воровскую чуть ли не с пеленок. Родился в женской колонии, мать умерла от туберкулеза. Отправили в детский дом, потом побег, разбой и первый срок, еще при незабвенном генсеке Брежневе. Потом Острый действовал согласно киношной мудрости. Украл, выпил, в тюрьму…. Со временем стал довольно авторитетным человеком. Как он попал на «красную» зону было неизвестно. Одно ясно, что при желании отсюда его дружки могли вытащить враз, но вот странно почему-то не вытягивали. Значит было какое-то тут дельце. Острый вел себя тихо. На остальных поселенцев камеры за номером 666 не бросался, не грозился убить и на куски порезать. Вообще производил впечатления довольно приличного работяги преклонных лет. Общался больше со своими двумя шестерками Шкетом и Митюшей. Держался закрыто и обособленно. Правда с Харламовым они иногда играли в морской бой на потертых листах бумаги, но разговаривали друг о друге редко. Больше перешучивались.
— А у меня, дорогие арестанты, для вас новость… — ехидно улыбнувшись Родзянко прошел в камеру, предусмотрительно оставив позади себя двух вертухаев с автоматами наперевес. — Большие люди собрались в наши маленькие угодья. В гости, так сказать… Решили проверить как вы тут перевоспитываетесь, как из уголовных элементов превращаетесь в приличную личность, достойную демократического общества. И потому… — он резко развернулся и прошелся, заложив руки за спину,
