О том, чтобы бежать наружу, не могло быть и речи. С трудом сдерживая настойчивое желание поддаться панике, Глеб угрожающе вытянул в сторону своих противников руку, надеясь, что это даст ему хотя бы дополнительные несколько секунд. Однако его маневр не возымел действия.
Нахмурившись, Пран вновь поднял со стойки нож, а Мина вытащила из печи расскаленную добела кочергу и угрожающе зашипела. Глеб взмахнул было кинжалом, чтобы показать, что с ним шутки плохи, но только тут сообразил, что все это время держал в руке не кинжал, а ложку, должно быть, в суматохе захваченную им со стола.
Так и было. Мельком посмотрев на стол, он убедился, что вместо золотой монеты оставил на нем свое спасение. Проследив за его взглядом, Пран в два прыжка оказался у стола. Дела были плохи. Теперь перед Глебом стоял рослый мужчина с ножом в одной руке и его кинжалом — в другой, а Мина, схватившись за кочергу, напряженно дышала, возможно, набирая в легкие побольше воздуха для крика.
— Глупцы! — неожиданно прохрипел товарищ Прана. — Преступник, которого они ищут… Сбежать не смог бы никто, кроме… ЭТО ЖЕ ТОТ САМЫЙ РАДУЖНИК… прямо перед нами!
Слова оказали на Прана и Мину ощеломительное воздействие. Сначала они с сомнением покосились на пьяницу, переваривая услышанное. Затем Мина бросила кочергу и как заправский атлет перемахнула через стойку, выставив над сооружением лишь перекошенное от ужаса лицо. Заметив такое поведение боевой подруги, Пран, не сводя перепуганных глаз с Глеба, заспешил к ней задом, больно ударившись о стойку мягким местом и от неожиданности чуть не выронив оружие. Что касается приятеля Прана, то тот и вовсе залез под стол, прихватив с собой уже давно пустой кубок.
Наблюдавший за метаморфозами готовых несколько секунд назад драться на смерть людей Глеб понял, что в первый раз за проведенное здесь время признание радужником могло оказаться ему на руку.
— Не двигайтесь и только попробуйте меня выдать, — сказал Глеб, стараясь, чтобы его голос звучал как можно убедительнее.
Он мог и не говорить этого. По дрожащим от ужаса Мине и Прану было ясно, что те и так были не в состоянии не то, что звать на помощь, но и хоть как-то реагировать на происходящее.
— Выход, — наконец, выдавила Мина так тихо, что Глеб уловил лишь еле заметное движение губ.
— Простите? — переспросил он, забыв, что собирался изображать грозного радужника.
— Черный ход, — шепотом повторила Мина, кивнув в конец стойки.
Проследив за взглядом женщины, Глеб с трудом обнаружил дверь. Она была без ручки, выкрашена в цвет стены, а рядом был свален хворост для печи, что исключало любую возможность ее заметить, и лишь по неровным вертикальным линиям и зазоринам между деревянными досками все-таки можно было сказать, что это действительно дверь.
Стараясь не слушать внутренний голос, настойчиво требовавший стремглав броситься к запасному выходу, Глеб направился к нему по возможности ровным шагом. Единственная загвоздка заключалась в том, что по пути предстояло миновать стойку, и, если о надежно укрывшейся и словно оцепеневшей Мине можно было не волноваться, то Пран, по-прежнему ждущий его с ножом и кинжалом, явно внушал беспокойство. Глеб, конечно, мог бы приказать ему их бросить, однако это могло пробудить сомнения насчет его мощи как радужника, и поведение Прана, да еще перед угрозой остаться безоружным перед таким противником, грозило стать непредсказуемым.
Пытаясь сохранять спокойствие, — что было довольно затруднительно, учитывая размер кинжала и то, что у него самого в руке все так же красовалась ложка, которую он почему-то решил не бросать, — Глеб чуть ускорил шаг и поравнялся с Праном.
— Постой, — вдруг сказал тот, и у Глеба что-то сжалось внутри, однако мужчина положил кинжал на стойку и подвинул его к нему.
— Ничего вашего мне не надо, — добавил он с опаской.
Не вдаваясь в подробности и рискуя стать легкой мишенью для ножа Прана, Глеб, чтобы не подходить ближе, как мог, вытянул руку и, осторожно бросив ложку, ощутил приятную прохладу стали в ладони. Затем, уже намереваясь выйти, он кое-что вспомнил. Порывшись в кармане, Глеб извлек золотую монету — на этот раз он как следует посмотрел на нее, чтобы убедиться, что это действительно она — и со звоном отправил ее на грязную поверхность прилавка.
«Вот же лошадь со двора! Он в трактире, сюда!» — крикнул вдруг кто-то снаружи, со стороны главного входа.
Словно выйдя из оцепенения, Глеб разом раскидал хворост и с опаской надавил на дверь. За ней пока никого не было.
— Только не разрушай мой трактир! — вдруг подала голос Мина, даже чуть-чуть приподнявшись над своим укрытием. — Мы тебя не выдадим.
У Глеба не было времени разубеждать ее, и, предоставив женщине гадать, зачем ему было уничтожать ее заведение, мальчик скрылся в ночи.
Он несся, не разбирая дороги. То и дело ему казалось, что сзади, совсем рядом, раздавались крики и цокот копыт, и тогда он бежал еще быстрее, прекрасно понимая, что, будь это правдой, ему бы не удалось скрыться.
Надеясь запутать возможных преследователей, Глеб, рискуя на них нарваться, несколько раз сворачивал в закоулки, пробирался между чуть ли не прижатыми друг к другу домами и непонятными нагромождениями и вновь выбирался на дорогу. На пути не попадалось ни единого огонька света, и, передвигаясь в ночи, скудно освещенной лишь половинкой луны, Глеб, не побывай он до этого в трактире, решил бы, что попал в город-призрак.
Через какое-то время грудь прорезала мучительная боль, дышать стало трудно, и пришлось остановиться. За ним, по крайней мере, здесь и сейчас никто не гнался.
Смекнув, что стоит посередине дороги, освещаемой мягким лунным светом, Глеб заставил себя уйти в тень и тяжело опустился на большой камень около одного из зданий. Если бы не смертельная опасность и усталость, валившая с ног, он мог бы решить, что перешел из мира средневековья в сказку. От нелепых домов-избушек не осталось и следа. По обеим сторонам дороги горделиво тянулись ввысь роскошные строения, напоминавшие небольшие дивные дворцы из детских фантазий. Зловоние сменилось благоуханием клумб вокруг домов, а тишина переросла в пение цикад и что-то еще, на что он поначалу не обращал внимания.
Через какое-то время слух привык к звукам, и Глеб смог разобрать голоса людей, а по их дружному хору можно было сказать, что они пели. Слышно было плохо, что указывало на дальнее расстояние до их обладателей. Глеб поднялся и, помявшись с минуту, двинулся в их направлении.
По мере того, как он шел, стараясь не выходить из-под выступавших
