– Они раскаялись, ищут средства, чтобы избавиться от проклятия…
Аноним нахмурился и смолк. Нет, он не станет оправдываться перед нападавшими и объяснять, почему кровопийцы и Темные колдуньи примкнули к Светлым заговорщикам.
К ним подошел Бриан.
– Прощайте, месье, – сказал бывший узник, глядя в глаза Анониму. – Не желаю вам удачи, но… благодарен.
Он скрылся в сумеречном коридоре вместе с убийцей вампира. Мягко, словно маги-перевертыши в зверином облике, отступили туда же двое фехтовальщиков.
Портал уже закрывался, когда в камеру ворвалась подмога.
– Хитрый лис… – произнес Аноним.
– Как все это понимать? – спросил молодой Темный маг.
– Так, что не стоит плакать по убежавшему молоку, – сказал пришедший с ним Светлый, глядя на пепел, оставшийся от вампира.
Несколько хлопьев продолжали кружить в воздухе, падая на раскрытую книгу и на «Фигаро».
Будь это хлопья от поленьев, стоило бы опасаться, что бумага загорится. Но пепел тех, кого называли когда-то ламиями, ничего не способен воспламенить.
– Объяснитесь!
– Старик бесполезен. – Аноним наконец-то отделился от стены. – Ему нужны камни и ничего больше. Он даже слушать не захотел о реликвиях Мерлина.
– Мы должны выследить их всех. Я принесу свой кристалл.
– Не нужно! Где бы он ни был со своими пещерными людьми, они сами должны теперь скрываться от Инквизиции. А Бриан пока еще не вошел в силу и не войдет в нее долго. Мы успеем.
– «Магический вестник» написал, сегодня огласят особое распоряжение Европейского Бюро.
– Значит, момент близок. Идемте, господа!
Небольшой поток воздуха от захлопнутой двери поднял и заставил сделать прощальный круг несколько последних хлопьев вампирского пепла. В окне менялась разноцветная мозаика парижских улиц. Особенно многолюдно было у башни Эйфеля и у входных ворот на выставку на площади Согласия.
Глава 1
Леонид снимал.
Ввиду особой услуги, оказанной Дозорам, коннетабль велел немедленно выписать ему средства на покупку нового киноаппарата. Русский дозорный не мог нарадоваться на блестящий «Патэ».
Во дворце Трокадеро их работало трое. У Ночного и Дневного Дозоров Парижа оказались свои синематографисты, Светлый Жюльен и Темный Альбер. Эти двое относились друг к другу даже как-то по-приятельски. Еще были сотрудники национальных Дозоров, на которых наложили обязанность фотокорреспонденции. Особенно выделялся рослый Смит из английского Дневного. Он часто фотографировал тамошнего главу делегации Артура на фоне различных экспонатов.
Вообще английские дозорные были словно на особом положении. Конечно, и Британия занимала вовсе не маленькое место на выставке, она участвовала в пятнадцати отделах, как и Россия. Но англичане все же привезли несколько вещей, принадлежащих самому Мерлину, величайшему магу всех времен. Деликатность ситуации заключалась в том, что Великий Мерлин успел побывать и Светлым, и Темным. Леонид узнал, что начинал волшебник на стороне Света, но однажды из политических соображений пошел на злодеяние. Это переместило его на сторону Тьмы. Так что вещи Мерлина на выставку доставили оба Дозора – и Ночной, и Дневной. Перерождение мага состоялось до Великого Договора, когда еще Иные не следили друг за другом, а враждовали от случая к случаю. Потому ни один из Дозоров не мог претендовать на все наследство Мерлина: каждый владел тем, что успел найти.
Злые языки поговаривали, что часть обеих экспозиций – подделки с фальшивой аурой. Но никто не мог сказать, что же именно здесь поддельное: легендарный посох, нож, малый котел или пряжка от плаща.
Мерлиновская экспозиция Темных, нужно заметить, все же выглядела богаче и привлекала больше зрителей. Собственно, настоящих магических вещей там было немного. Главная из них – небольшой обруч всего с парочкой полудрагоценных камушков, некогда надеваемый на голову. Причем у этой своеобразной короны даже не было никакой таблички, но как-то сам собой разнесся слух, что это главная реликвия Мерлина, известная как Венец Всего. Говорили, она непостижимым образом связывает самый глубокий Сумрак с человеческим миром, едва ли не позволяет общаться с мертвыми. Но официальный комиссариат лондонского Дневного Дозора на этот счет хранил молчание. Про друзу Сен-Жермена, выставленную на всеобщее обозрение, слухов не ходило – при том, что табличка наличествовала. Только Ночной Дозор Парижа также предпочитал излишне не распространяться о ее природе.
Но все же экспозиция англичан брала за живое не столько реликвиями, сколько декорациями. Там в изобилии выставлялись подлинные предметы мерлиновской эпохи, заботливо сохраненные в подвалах с помощью издавна знакомого тамошним друидам, а ныне доработанного заклятия остановки времени, названного «заморозкой». Британцы даже построили небольшой макет парусника, на который Мерлин поместил угрожающих короне младенцев, прежде чем направить его на скалы. Так Великий стал царем Иродом среди Иных, что и привело его во Тьму. Более всего посетители, что Светлые, что Темные, задерживались именно у этого кораблика.
Перед ним меркли даже экспонаты Инквизиции. А ведь Серые тоже проявили смелость воображения. Они построили в натуральную величину макет самой страшной кары Инквизиции – Саркофага Времен и выставили его в разрезе. Любой желающий мог зайти, потрогать стены и ужаснуться двум восковым фигурам. Заросший бородой до пола безумный Иной-преступник, в разодранной одежде, с ногтями столь длинными, что каждый завился в спираль, – его вид напомнил Леониду мертвецов из «Страшной мести» Гоголя. А напротив пленника – безучастный Инквизитор, пошедший вместе со своей жертвой в добровольное заключение до скончания времен и напоминающий восточного божка. Он даже сидел на полу, скрестив ноги, как любят в Азии, и сложив пальцы в хитроумные мудры, очевидно, намереваясь вечно пребывать в созерцании каких-то внутренних материй.
Концертный зал дворца Трокадеро был выделен под торжественные заседания и прочие мероприятия подобного рода. Леонид уже отснял открытие выставки. Он вообще многое успел захватить в объектив за минувшие две недели. Его задачей было запечатлеть события, главным образом – через Сумрак. Леонид даже испросил разрешения лично у Пресветлого коннетабля Парижа, поднялся со своей камерой на галерею Нотр-Дам и произвел съемку горгулий и химер. В первую очередь, разумеется, снял ту, что долгое время была пристанищем Бриана де Маэ, а теперь заключила в себе Мари.
Мари… Леониду подчас становилось совестно за свою кипучую деятельность на благо Дозоров. Как может он думать о другом, как смеет ощущать себя почти счастливым, когда она томится в своем неправдоподобном, чудовищном узилище?! Он пытался объяснить самому себе, что виной подобному легкомыслию не только постоянная занятость обязанностями дозорного кинематографиста, но и слишком уж кратковременное знакомство с мадемуазель Турнье. Разве может возникнуть что-то немимолетное за пару дней? И тут перед внутренним взором вставал Бюсси из романа господина Дюма – да, Леонид, помня мечтательное выражение на прелестном личике Мари, даже приобрел «La dame de Monsoreau» в парижском магазинчике «Галиньяни» и успел прочесть несколько глав. И прочитанного оказалось достаточно, чтобы понять, чем этот герой смог пленить молодую современную парижанку. Бюсси хватило одного
