– Месье Жаксон, ваши усилия ждет блестящий успех, как только вы отойдете на несколько шагов от этого стула. Дидье, а тебе – в другую сторону!
Дронт послушно засеменил вправо, а Джаксон отошел влево, подойдя к большой изящной вазе с цветами. Над его ладонью появился сполох огня. Англичанин вздрогнул, неуклюже задев вазу локтем. Та зашаталась, но не упала – наверняка постарался кто-то из сидящих неподалеку магов.
Трюк с вазой отвлек от того момента, как с противоположной стороны зала вымершая птица превратилась в ассистента месье Леруа.
Честно говоря, Леонида всегда интересовало, где перевертыши прячут одежду во время обращения и как ее потом возвращают назад. Оборотни-Темные, если перекидывались в одежде, становились животными в человеческих костюмах, какими их изображают на картинках к басням.
– У того, что вы видели, господа, есть вполне рациональное объяснение. В некотором роде оно было найдено нашим соотечественником Лавуазье, который, конечно же, не знал о Сумраке. Но это, видимо, относится к самым глобальным законам мироздания. Даже энергия Сумрака, даже магическая Сила не берется из ничего. Сумрак – не бездонный колодец. Если мы нечто вычерпываем, нужно время, чтобы он наполнился вновь. Более того, можно утверждать, что магическая Сила – это своего рода материя Сумрака. При активном использовании материя, даже если это материя от платья, изнашивается. В ней появляются дыры. Точно так же и с поля нельзя бесконечно собирать урожай. Рано или поздно ему нужно восстановить природные соки. Мой амулет выпил всю Силу в радиусе трех шагов. В Сумраке образовалось нечто вроде прорехи. Кстати, ее нельзя увидеть при взгляде через тень. Ее существование доказывает только невозможность творить волшебство. Но уже через некоторое время прореха затянется. Дидье сможет снова принять свой птичий облик рядом с этим стулом. А месье Жаксон – совершать чудеса. Да, разумеется, я могу разрядить амулет, как лейденскую банку. Поставить заплатку на Сумрак…
По рядам собравшихся пронесся шепоток. Леонид своими глазами увидел, как кое-кто из гостей, сидевших поблизости, повинуясь рефлексу, ощупал собственный стул. Просто на всякий случай.
– Месье Леруа, месье Дидье! Благодарю за превосходную демонстрацию, – вновь поднялся коннетабль.
Научные сотрудники старомодно поклонились и отошли. Мистер Джаксон бочком-бочком протиснулся обратно на свое место. Он, казалось, тоже заполнил своим упитанным телом прореху в сумеречных гостях.
– Господа, вы только что видели наше секретное оружие, – сказал Градлон. – Ко Дню без Договора подобные вещи мы разместим по всей территории выставки. Если положение станет угрожающим, то мы просто заставим их поглощать всю Силу. За границами выставки Договор остается, а в границах – никто не сможет войти в Сумрак или воспользоваться им. Потому что Сумрака не будет…
Глава 2
Билет на подвижный тротуар стоил пятьдесят сантимов. Отдельно за багаж доплата не взималась. Леонид со своим аппаратом сначала шагнул на полотно, что двигалось со скоростью примерно четыре версты в час. Затем, придерживаясь за стальную опору, похожую на трость с круглым стальным набалдашником, переместился на другое полотно. Это за час должно было пробегать уже восемь верст.
Честно говоря, Александров так и не привык, что мостовая едет сама по себе. Хотя путешествовал таким образом уже не впервые.
Другие пассажиры… хотя звучало это глупо, «пассажиры тротуара», но и прохожими они формально тоже не являлись… В общем, другие любители прокатиться тоже ступали на диковинное средство передвижения со смесью восторга и опасений.
Леонид даже захотел снять несколько сценок. Но пленка у него была только лишь для запечатления Сумрака, никак не реальной жизни. В Сумраке же тротуар был безлюден. Только синий мох обвил стальные поручни. Впрочем, какие же они тут стальные… Столбики сделались деревянными. А сам тротуар превратился в каменный виадук, по которому на хитрой системе блоков передвигались платформы из деревянных щитов.
Скоро Леонид миновал Эспланаду Инвалидов и вместе с камерой продолжил движение вдоль авеню Фабер до набережной Орсэ, а по набережной – к Альмскому мосту.
Город, каким его видел объектив, превратился в нескончаемую экспозицию старого Парижа из романа Гюго. Того Парижа, с которого началась печальная история выставки для Иных. Жаль, что ни один человек не был в состоянии это лицезреть.
В некотором роде казалось, что это один большой собор Нотр-Дам, разросшийся до непомерной величины, только лишенный своих знаменитых красочных витражей. Лишенный всего божественного, что в нем было. Леонид давно уже считал себя материалистом, но вдруг ему показалось, что Париж, который сейчас перетекал на пленку сквозь объектив, похож на мир, оставленный всем лучшим, что было подарено человеку, когда в него вдохнули жизнь.
Впрочем, его миссия заключалась отнюдь не в праздной съемке сумеречных картин. Сегодня он был сантинель. В День без Договора все Светлые Иные выставки, подписавшие соглашение, временно и добровольно становились дозорными.
Леонида ждали Жан и Бернар. А причина, по которой они не поехали все втроем, скоро обнаружила себя сама. На самоходный тротуар ступила фигура, похожая на католического монаха из древнего ордена – серые ниспадающие одежды, надвинутый капюшон.
Леонид приподнял шляпу. Головной убор ему, кстати, выбирал сам Жан в модном магазине, где одевался весь их Дозор. С привычной кепкой расставаться было нелегко, но – Париж…
Инквизитор лишь посмотрел в сторону кинематографиста и двинулся вперед по платформе, словно куда-то спешил и скорости самодвижущейся дороги ему не хватало.
А Леонид скоро сошел.
Камера весила немало, но он позволил себе небольшое магическое жульничество. На это и в самый обычный день не требовалось никакого особого разрешения, а сегодня – и подавно. Леонид с помощью толики волшебства изменил вес аппарата, так что «Патэ» сделался не тяжелее, чем его канотье. Разновидностей этого трюка было известно множество; тот, которым воспользовался русский дозорный, именовался «ньютоновым яблоком». С помощью него можно было проделывать совершенно удивительные вещи, главное, не раскрываясь для непосвященных. У себя в научном отделе Александров видел, как кто-то вставал на доску и летал на ней в паре дюймов от пола. Сам Леонид тогда подумал, что о такой доске и киноленту стоило бы снять, но ему велели зря не переводить пленку.
Другое простенькое заклинание предохраняло объектив от пыли и случайных повреждений.
Леонид заспешил по мосту Альма к месту встречи. Он видел на той стороне экспозицию Старого Парижа. Его напарники сохранили за собой район, над которым надзирали, с той лишь разницей, что сегодня они делали это средь бела дня, а не ночью, как привыкли.
Впрочем, начиная с полуночи они уже были на ногах и совершали негласное патрулирование. Леонид же снимал вокруг Трокадеро с помощью сумеречного фонаря и лишь сейчас, когда наступил рассвет, должен был присоединиться к двоим сантинель.
«Леон! – внезапно раздалось в голове, и Александров узнал сумеречный вызов Жана. – Где ты?»
Он немедленно откликнулся.
«Поспеши! – резко бросил через пространство Жан. – Мы в
