Да, он считал иначе. Он не мог видеть, как его дочь медленно сходит с ума. Если бы это помогло, то он бы пристрелил Махотина собственноручно. Но Лиза вряд ли пережила бы это. И он нашел тогда единственно правильный выход: устранил ту, которая мешала его дочери быть счастливой.
Он стоял и смотрел, как горит дом. То, что он был на пожаре, не знает никто, даже Кучеренко. Он смешался с толпой селян, плотной кучей стоявших на дороге у дома. Он вспомнил, что тогда его поразило: они все молча смотрели на пожар, не делая ни единой попытки потушить пламя. И в их глазах он не увидел сочувствия. Только одобрение происходящего. Тогда он понял, что невольно помог еще кому-то свести счеты с Любавой. Он не увидел свою мать потому, что пришел позже, когда она уже унесла ребенка. Но он хорошо рассмотрел женщину, метавшуюся по двору. Единственную, кто, пусть бессмысленно, ведро за ведром выливал воду в бушующее пламя. Вдруг какой-то старик громко воскликнул: «Да свершится воля Божья!» – и дом рухнул.
На женщину было страшно смотреть. А потом стало страшно ему. Проклятия обезумевшей от горя женщины до сих пор звучат, как наяву:
«Да будьте же вы все прокляты! А ты, кто ее сжег, будь проклят трижды до седьмого колена. Не будет тебе покоя на этой земле. Ни тебе, ни твоим потомкам, убийца! Да не умрешь ты раньше положенного срока, но да будешь ты молить Бога, чтобы забрал тебя, потому что смерть тебе покажется избавлением!»
Она проклинала его. Он, как завороженный, смотрел на крест в ее руке. Он еле заставил себя двинуться с места, чтобы не остаться одному на пепелище.
Теперь он знает, кто его проклял. Это была родная сестра его отца. Теперь он знает, что он сжег заживо свою родную сестру Любаву. Теперь он знает, что предавался плотским утехам со своей племянницей, за двадцать с лишним лет до этого хладнокровно убив ее мать и чуть не убив ее саму. Он потерял дочь. Он остался один. И живой. Но только наполовину. Он навсегда прикован к этой постели. Ему и осталось только, что лежать и думать. Вспоминать и мучиться. Молить Бога об избавлении и легкой смерти. И бесконечно каяться. Терпеть боль в пока еще оставшемся живым сердце. Терпеть до того мгновения, когда оно милосердно перестанет биться. И это его крест до конца дней…
