– Ты ведь знаешь, я не позволю, чтобы сегодня с тобой случилось что-то плохое.
Голос, обволакивающий своей глубиной, задевающий во мне будто ставшие оголенными нервы – он вплавлялся в меня вместе с жаром прикосновений.
– А как насчет чего-нибудь хорошего?
Мгновение, и меня легким перышком подхватывают на руки. Его губы на моих губах, скользят по ним желанной лаской, нежной и одновременно страстной. Не сразу поняла, что мы удаляемся от места проведения финальной части ритуала, кровати, и движемся совсем в другом направлении – к эркерным, затянутым витражами окнам, к которым вели две широкие ступени.
– Хорошее случится позже. Сначала ужин.
В голове не осталось ничего, кроме красноречивой аббревиатуры, состоявшей всего из трех букв: «w», «t» и «f».
Не дожидаясь моего согласия или отказа, Герхильд поднес меня к небольшому столику, сервированному на двоих. Который, признаться, я прежде не замечала. Настолько была поглощена тем, что должно было случиться этой ночью и после, что совсем забыла о еде.
Да и со спальней новобрачных – роскошной комнатой, в которой могли поместиться с дюжину таких же гигантских кроватей и еще пара десятков вот этих миниатюрных столиков – не успела познакомиться. Мне было не до причудливой мозаики, желто-красными цветками распускавшейся за изголовьем кровати. Не до резной с перламутровыми инкрустациями мебели. Не до пестротканых ковров и потускневших от времени, но подсвеченных рыжими бликами пламени гобеленов.
Ни до чего не было дела, кроме него.
– Когда ты в последний раз ела? – спросил почти строго, требовательно и усадил меня… прямо на стол, сдвинув в сторону серебряную тарелку с вяленым мясом, сыром и чем-то вроде оливок. Едва не опрокинул витой подсвечник: огненные перья над оплавленными свечами испуганно затрепетали.
– Утром. Получается, что уже вчера.
А кажется, будто в прошлой жизни. Впрочем, все, что было до обручального обряда в храме, и правда произошло в другой жизни. Которую я без сожалений отпустила. А новая, ее средоточие – Герхильд, по-хозяйски устроившись меж моих покорно разведенных коленей, подносит к искусанным и, наверное, потому таким чувствительным губам алую ягоду, властно их размыкая.
Другой рукой садист-дракон небрежно поглаживал внутреннюю сторону бедра, как будто не замечая, что со мной начинает твориться после каждого его касания. Играл с кружевом рубашки, протягивая его по оголенной коже, будоража контрастом: прохладный воздух и горячие пальцы.
Тело прошило дрожью, когда почти почувствовала его там. Почти… Но Скальде вдруг убрал руку и тихо приказал:
– Ешь, Фьярра.
Послушно вобрала в себя сочную ягоду, языком слизнув сок с подушечек драконьих пальцев. Запоздало вспомнила, что мне как бы восемнадцать и я невинная дева-алиана, которой, по идее, следовало бы сейчас краснеть и смущаться, а не ловить с маниакальной жадностью потемневший от желания взгляд серых, сумрачных глаз. И уж точно не следовало прикусывать губу и, жмурясь от удовольствия, говорить томно:
– Вкусно. Сладко.
– А так?
Всхлипнула, ощутив долгожданное прикосновение. Подвластная дразнящему движению пальцев, выгнулась, вжимаясь ладонями в столешницу. Неосознанно попыталась свести колени, но препятствие в виде провокатора-мужа не позволило мне этого сделать.
– Так еще слаще, – призналась на выдохе.
Было действительно сладко. Ярко, неожиданно. Бесстыдно. Я чуть не застонала от разочарования, когда Герхильд вдруг с самым невозмутимым видом оправил подол ночной рубашки и как ни в чем не бывало продолжил меня кормить. То ягодами, то лепестками сыра, то тем самым подобием зеленых оливок. Соленых и острых, как его взгляд, от которого покалывало соски и внизу живота завязывались невидимые узелки.
Дразнящие поглаживания колена… Почти невинные прикосновения, которые заставляли желать его еще сильнее.
Губы обожгло холодом чеканного кубка.
– Выпей. Все. До дна.
– При условии, что после этого мы перейдем к десерту.
Сказала скромница-алиана, пожирая своего дракона-мужа алчным взглядом, и услышала хриплое обещание:
– После этого к десерту перейду я.
Давно пора.
Вино тоже оказалось сладким. Или я сейчас просто была не способна ощущать другие вкусы… С ярким пряным ароматом, от которого еще больше закружилась голова. А может, благодарить за внезапную слабость стоило Герхильда. Потому как, дождавшись, когда опустошу кубок, тальден отнял его у меня, отставил куда-то (куда – не знаю, просто услышала обиженное звяканье металла) и, выдав рычащее:
– Не могу больше, – ворвался в меня поцелуем.
Таким, что в комнате разом погасли все свечи, на небе – звезды. Весь мир померк. Остались только ощущения. Пряные, как тот хмельной напиток. Которые я пила жадно, вбирала в себя.
Ледяной притянул меня, требовательно и властно, заставляя прижиматься к нему плотью, изнывающей от желания. Чувствовать его собою. Его силу, его жажду. Она вливалась в меня неистовым пламенем: после каждого поцелуя, обжигающего кожу укуса, моего приглушенного стона и его рычания-шепота.
– А сам ни к чему, кроме меня, не притронулся. А зря. Было вкусно, – демонстративно облизнула губы. Вздрогнула и резко втянула в себя раскаленный воздух, когда он, приспустив кружево сорочки, прикусил-поцеловал напряженную вершинку соска. – И вино отменное. Крепкое, сладкое. Ох…
– Это ты сладкая, – хриплый, утробный голос, посылающий по всему телу разряды удовольствия. Он зажигал меня, как факел или свечку, вместе с ласками твердых пальцев, заставляя гореть и плавиться. – Мне не нужно вина, Фьярра. Я и так уже пьян тобой. Это ты мой хмель.
Мне не очень-то удавалась роль напуганной происходящим девственницы. А слова и ласки никак не способствовали тренировке сдержанности и самообладания. Ухватилась за ткань мужниной рубашки, потянула за нее порывисто, желая чувствовать его острее, ближе. Прикоснулась к нему, как будто впервые. Любуясь подернутыми вязью таэрин резко очерченными плечами, мощью груди, на которой выделялись словно вылитые из стали мышцы. Мечтая прижаться губами к горячей коже. Сорвать стон с губ дракона, раздразнить и распалить его еще больше.
Сейчас я понимала это как никогда четко: мое место рядом с этим мужчиной. В его руках. В которых хотелось выгибаться, плавиться, стонать. Снова и снова гореть и сгорать.
Крепче прижалась к мужу, когда он, подхватив меня, понес к кровати, не переставая одаривать ласками горячих губ, знойным дыханием, которое у нас уже давно стало одним на двоих. Вытягивая из меня тихие стоны удовольствия, взамен даря моему телу дрожь, раз за разом накатывавшую жаркими волнами.
Меня осторожно поставили на ноги. Не слишком осторожно потянули за ленты ночной рубашки. Которые, как назло, из бантиков успели стать узелками. К тому моменту Ледяной окончательно распрощался со своей ледяной выдержкой. Из-за чего сорочка распрощалась с жизнью. Шелковые лоскуты скользнули, лаская, по невероятно чувствительным соскам, обдали прохладой бедра и светлым облаком осели к моим ногам.
Мы стояли друг напротив друга. Я, совершенно нагая, с горящими щеками и, наверное, такими же горящими глазами. Он – с тяжелым, потемневшим от желания взглядом. Взглядом, от которого стало так жарко, как никогда не было раньше.
