Игрэйт не сомневался, Древняя его слышит. Наверняка крутится поблизости и втайне посмеивается над ним и его отчаянным бессилием.
– Не надоело глотку рвать?
Серебристый иней, как будто вправленный в полумрак, заискрился в спальне, приобретая очертания обманчиво хрупкой женской фигуры.
– Ты подвела меня. Опять! – Запрокинув голову, князь приложился губами к узкому горлышку бутылки. Пошатнулся, вытирая рукавом винные потеки на губах, и прошипел гневно: – Обещала, что Герхильд на ней не женится! И что?! Где он сейчас?! Развлекается с этой шлюхой!
От картин, что рисовало Огненному протравленное хмелем воображение – ненавистный кузен вжимает девчонку в простыни и проделывает с ней все то, что сам Игрэйт был не прочь с ней проделать, – хотелось крушить, ломать, бить.
Сжигать.
Испепелить к таграм собачьим весь императорский замок!
– Что поделаешь, – устроившись на краю стола и кокетливо закинув ногу на ногу, философски протянула Леуэлла. – У меня был отличный план. Но любовь, это бесполезное, иррациональное, а порой еще и такое вредное чувство, победила на сей раз. Смирись, дракончик, и возвращайся летать над своим Темнодольем. Согласись, лучше такая дыра, чем никакой.
Игрэйту показалось, он ослышался. Чтобы богиня так просто сдалась? Та, которая кичилась своей изобретательностью и похвалялась тем, что никогда не проигрывает.
– Что значит победила? Ты должна сделать… – остервенело сжал горлышко бутылки. Не заметил, как порезался об осколки, и те вместе с каплями крови осыпались на ковер. – Сделай с ней то же самое, что и с Мавеной. Заморозь дрянь, чтобы я мог потом плюнуть в заледеневшее личико ее лучезарности!
– Не заинтересована, – дохнула на ногти снежная красавица, придирчиво их оглядывая, как будто это было единственное, что ее сейчас волновало. – Вот совершенно не заинтересована.
– И как это понимать?
– Понимай как есть. Пусть живут себе долго и счастливо, рожают новых про́клятых магов. Правят, – сделала ударение на последнем слове и ухмыльнулась, заметив, как лицо тальдена побелело от гнева.
– Я ведь призвал тебя…
– Помню, помню, – перебила богиня Хентебесира. – Призвал, кормил, лелеял и холил. Но мне надоело. Несколько жалких жизней – ничтожная плата за все мои для тебя старания. Особенно за смерть той, что уже точно станет Ледяному женой. Даже не сомневайся в этом, хороший мой. Иначе бы эти садовые экспонаты так не разорялись. Что-то они такое знают… Мертвым открыто больше, чем нам: простым смертным и отвергнутым богам.
– Что ты хочешь, Леуэлла, за смерть девчонки?
Хрустальные фигурки над камином, затягиваясь изморозью, задрожали от громкого смеха богини. Хохоча, снежная дева запрокинула голову, так, что волосы серебряными змеями заскользили по темной столешнице.
– Мы уже это проходили, Игрэйт, а ты все строишь из себя дурачка. – Леуэлла, продолжая посмеиваться, плавно подалась к магу и, постукивая по колену своими идеальными ноготками, сказала, искушая: – Шарлаховое сердце в обмен на Фьярру. Вернее, на ее ледяную статую. Или я возвращаюсь поститься в пещеру, а ты уже сам тут разбирайся с Герхильдом.
Поскрипев зубами – от злости, бессилия, досады, – тальден подошел к гобелену, натянутому над изголовьем кровати. Запустил руку в потайное углубление, нащупал реликвию и негромко выругался. Не успел обернуться, как обнаружил рядом с собой снежного духа. Леуэлла полулежала на кровати и, загадочно улыбаясь, вкрадчиво спрашивала:
– Ты добровольно отдаешь мне Шарлаховое сердце, Игрэйт Теудур Хентебесир?
– Добровольно, – процедил князь после недолгого колебания.
В том состоянии, в котором находился сейчас, после бессчетного количества выпитого на празднике, Игрэйт с трудом соображал и желал только одного: чтобы его личный кошмар поскорее закончился. Чтобы Сольвер – единственное спасение кузена – сдохла.
– Ну вот и чудненько.
Богиня выпрямилась, щелкнула пальцами, и камень, выскользнув из бархатного кисета, растекся по раскрывшейся ладони Древней сверкающим сгустком крови, а потом растаял в полумраке комнаты.
Вместе со своей новой хозяйкой, снежной пылью осыпавшейся на покрывало. И только голос, звонкий и холодный, подобный журчанию горного ручья, струившегося по промерзшему камню, продолжал звучать в сознании Огненного песней-обещанием:
«Сегодня ночью алиана заледенеет. Станет льдом… льдом… льдом…»
Глава 37
Я боялась, что теперь, когда эмоции схлынули, в его глазах не найду ничего, кроме сожаления о принятом поспешно, под влиянием моих слов и его чувств, решении.
Но сожаления не было. Обычно ледяной взгляд сейчас был полон тепла, как воздух во время оттепели. Он говорил о чем угодно, но только не о муках совести и опрометчивом выборе. Для Скальде я не была ошибкой. Скорее наградой.
Самым желанным призом.
Желанной я себя и почувствовала, когда оказалась в руках любимого мужчины. Крепких, надежных, сжавших меня так, будто обнимал в первый и последний раз. И поцелуй, долгий, нежный, пронзительно-чувственный, когда дыхание одного становится продолжением дыхания другого, выкинул из головы все страхи и глупые мысли.
– Месяц без тебя будет пыткой. – Герхильд прижался лбом к моему лбу, шепча признание сквозь вымученную улыбку. – Мне хватило одного часа без тебя, чтобы почти сойти с ума.
– Ну меня же должны были причесать, раздеть и выкупать. – Обвела подушечками пальцев узор таэрин на шее тальдена – отражение моего собственного узора, заструившегося по телу. – Все для любимого супруга.
Сталь и серебро сливались воедино, нахлестывались друг на друга, превращаясь в идеальной красоты рисунок.
– В следующий раз любимый супруг сам тебя разденет и выкупает, – хриплое обещание, вонзившееся в каждую мою клетку иглами желания. А за ним – прикосновение губ к губам. Осторожное, почти неощутимое, но от этого не менее обжигающее, как будто вместо его дыхания я пила первозданное пламя.
Рядом с этим мужчиной я сама становилась пламенем. Диким, трепещущим огнем. Вздрагивавшим одинаково остро как от неторопливого скольжения ладоней по спине – мягких, ленивых поглаживаний, так и от жалящих сквозь вуаль ткани пальцев, нетерпеливо сминавших, задиравших, рвавших на мне ни в чем не повинную рубашку.
От осознания того, как сильно он меня хочет, как сдерживается из последних сил, боясь причинить боль своей ари, хоть со сдерживанием у него не очень-то получалось, слабели ноги и кружилась голова.
Кружился от упоительного чувства счастья весь мир вокруг меня.
Дразнящая ласка языка – это уже я с ним играю. Прикусываю нижнюю губу, чуть оттягиваю. Провожу бедрами по напряженным бедрам и вижу, как тальден прикрывает глаза. Слышу, как учащается, становится тяжелым его дыхание.
Доиграешься ты сейчас, Аня. Ох, доиграешься…
– Ваше великолепие предлагает мне не купаться и не переодеваться целый месяц?
– Предлагаю упразднить некоторые традиции.
– Поддерживаю!
И снова я задохнулась от поцелуя. Прижалась к мощной груди, цепляясь за мужа ослабевшими руками, потому что ноги больше не держали. Я не чувствовала под собой опоры. Не чувствовала, не замечала сквозь флер полумрака ничего, кроме него одного. Вдыхала пропитавший мужскую сорочку запах – запах рассыпающегося в ладонях снега, звездной ночи, пронизанной студеным холодом. Единственное, что напоминало о том, что рядом со мной лед, а не огонь.
Лед,
