Проём уже совсем затянуло – побеги переплелись крест-накрест, прорезались первые шипы. Ещё чуть-чуть, и уже будет не пройти.
Теневой одним движением рассёк неокрепшие ветки.
– Ты что?! – заорал Рахмет.
– Быдло ты, это же книги! – оскалился Дрозд.
Он вывалился из воздуховода назад в книжницу. Скинув с плеч расшитый финистами кафтан, взмахнул скрюченными пальцами. Лопнуло окно, тугой хлопок воздуха сбил огонь с горящих свитков. Дрозд сбросил те, что горели, на пол, придавил кафтаном.
От клетки с финистами доносились уже совсем нечленораздельные вопли Совы, пока не захлебнулись вдруг и разом. Коренные придвигались отовсюду.
Рахмет попытался прикрыть отход Дрозда, но тут его ударило в грудь, стена встала боком, и он побрёл-полетел вдоль неё, лёгкий и мягкий, как ломтик свежевыпеченного хлеба. Потом ему преградили путь руки, ещё руки, битый кирпич, камень, темнота.
После него уже никто не спустился.
«Реш-реш-реш», – слышал Рахмет, пытаясь разобраться, уже открыты его глаза или нет.
Под локтями ходили чьи-то жёсткие плечи. Ноги не слушались и норовили пропустить шаг-другой. Вокруг цокало, и скребло, и царапало, и это были неправильные звуки.
– Где? – смог выговорить он.
В ответ кто-то всунул ему в пальцы подсветку.
Бусинки, бусинки, бусинки. «Реш-реш-реш».
– Рядом, – шепнул в ухо Сыч. – Шагов…
С визгом, переходящим в скрежет, охранные крысы бросились на отступающих чужаков. Рахмета дёрнуло в сторону, он едва не упал, потеряв опору.
И тут же грохнуло так, что глазам бы в череп закатиться. Ярче солнца разгорелась листвяная светляшка, озаряя жирные зады и голые хвосты толщиной с ногу. Крысы в ужасе метались по пещере, спасаясь от слепящего огня.
Рахмет и Алим волоком подтащили Сыча к незнакомому лазу – не тому, через который шли во дворец.
Левой руки у старика недоставало до локтя. Он припал спиной к стене, сполз, оставляя за собой бурый след.
– Прости старого, – прохрипел он, – не удержал зверьё!
– Прости и ты, Сыч. – Рахмет сжал плечо листвяного. – Не такого для нас хотел.
Тот только криво ухмыльнулся и неповреждённой рукой вытянул из-за пазухи нитку с целым пучком птичьих перьев. Алим положил ему на колени полупустой скорострел. Светляшка уже едва тлела, но этого света хватало, чтобы разглядеть коренных, вбегающих в пещеру со стороны дворцового подземелья.
– Лети уже, Соловей! А то некому и помянуть меня будет.
И Рахмет с Алимом ринулись прочь. Вслед им неслись слова заговора:
– Как помнил, так и забуду, что было, того и не было…
Оставшийся в темноте старик-листвяной одно за другим разламывал перья, освобождаясь от ненужных и опасных воспоминаний.
Рахмет выскреб из подсумка остатки тутытамовых семян, швырнул веером под ноги, надеясь, что им хватит влаги, чтобы пуститься в рост.
Лаз был ýже и грязнее, чем предыдущие. И вёл в никуда.
Они стояли на вязкой полоске песка, уходящей в тёмную живую гладь, рыжий поток, переливчатые радужные пятна. Мимо них плыли мятые обёртки, линялая ветошь, гнилые овощи, высовывали любопытные стеклянные носы пивные баклажки.
– Некуда дальше! – рявкнул Рахмет. – Одна вода вокруг!
– Мать-река! – восторженно выдохнул Алим.
Скованная камнем, скрытая глубоко под землёй водная стихия дробила тусклый свет маленькими злыми волнами.
На стенах в конце хода за спинами разбойников заплясали отсветы.
Алим нахмурился, прижал ладони к вискам и внятно произнёс:
– Гуляй, водна сила, от чада к чаду, от рыбы к рыбе, от гада к гаду…
Грохнул выстрел, и пуля выщербила с потолка облачко серой известковой пыли. Алим говорил и говорил, Рахмет не мог разобрать ни звука, зато перед глазами его, будто выведенные синим пламенем, загорались буквы. Я же всё это знал, подумал Рахмет. Должен был знать…
Вода вдруг накатила жадным плеском, замочив сапоги через верх.
– Добегалась, кора древляная! – прянул совсем неподалёку торжествующий крик. – Вяжи их, тень-перетень!
Алим замолк. Прямо перед ним вода вспучилась, обнажая две огромные мутноглазые головы, покрытые узорчатыми пластинами. Рахмет вжался спиной в стену.
– Хватай сома в обхват, – совершенно обыденно, как о простом и естественном деле, сказал золотарь. – И дыхание задержи, отсюда лучше не пить.
Алим вошёл по пояс в воду, и рыба-сом пододвинулась к нему толстым крутым боком. Вторая ткнулась носом Рахмету в сапог.
Спалив последний травяной заслон, к ним мчались стрельцы.
Рахмет шагнул в воду, увязая подошвой в илистом дне, нагнулся и обнял сома, сомкнув руки где-то внизу. Рыбина шевельнула саженным хвостом и дёрнула посильнее рысака. Рахмет поскользнулся, едва удержал на ноге сапог, и его накрыло с головой.
Оба сома вынырнули уже на стремнине. Рахмет стукнулся щекой о коленку Алима. Рыбы плыли у поверхности, давая ездокам возможность иногда вдохнуть воздуха.
На узком приступке, где только что стояли беглецы, толпились коренные, честя друг друга за нерасторопность, паля наудачу в темноту, клацая затворами снова и снова. А потом этот островок рукотворного света исчез позади, и остался только плеск воды, скользкая пахнущая тиной сомовья шкура и первая робкая надежда, что всё-таки удалось удрать.
ЗелоНаверное, час спустя рыбы подволокли их к пологому бережку. Рахмет и не подозревал, что под Немеркнущей спрятано столько воды.
Алим стонал сквозь зубы. Промокшие подсветки меркли на глазах, и Рахмет разглядел только рваную дырку на штанине и открытую пулевую рану.
Подставив мальчишке плечо, он повёл его вверх по сточной канаве. Здесь пахло коренным перевоплощательством, отходами опытов над жидким деревом – диковинно и, хотелось надеяться, не смертельно. Алим не слишком уверенно указывал повороты.
– Нужно… на край… – повторял мальчишка снова и снова. – Любой… край… всё равно…
Они вылезли на поверхность где-то в Хамовниках, за строительным ограждением, посреди целой горы мусора. В глухой ночи мерцали редкие светильники. Где-то рядом мерно цокали копыта.
Рахмет посадил Алима спиной к забору, сам выбрался на улицу. В паре околотков от него по мостовой уныло брела потрёпанная лошадёнка, волоча пролётку с крытым верхом и клюющего носом на козлах лихача.
Рахмет побежал навстречу лошади, та удивлённо покосилась и фыркнула. Возница проснулся и хриплым со сна голосом крикнул:
– Не подходи!
– Мужик, продай коляску, – сказал Рахмет. – Две гривни даю.
Вполне хватило бы и одной, лихачу бы считать побыстрее, а он вместо этого полез за пазуху. В следующее мгновение ему в лоб смотрел скорострел, а случайный прохожий из добронравного просителя превратился в недружелюбного разбойника.
– Слезай, – сказал Рахмет. – Быстро.
Лихач, икнув, спрыгнул на землю, неловко споткнулся и сел. Рахмет перехватил вожжи. Бросил в ноги невольному продавцу две серебряные палочки.
На подъезде к дому наперерез пролётке бросилась лохматая псина. Порыкивая, она наскакивала на коляску со стороны Алима, отпрыгивала, рыча, и вдруг заскулила.
– Оглоед! – Рахмет потянул на себя вожжи. – Ты откуда тут?
Стоило коляске замедлить ход, как пёс оказался рядом с Рахметом, шершаво и слюняво облизал ему щёки, схватил зубами за рукав, дёрнул: пойдём!
И потащил в сторону от дома, в неосвещённый проулок. Из-за мусорной корзины
