Не хлебными же крошками след вырисовывать.
– Ты завидуешь.
– Чему? Поехавшей крыше? – я не стала сопротивляться, когда она взяла меня под руку. Со стороны смотрелось, пожалуй, довольно мило. Две сестрички… и похожи-то до умиления, только у нее щечки пухлее.
– Всему…
Окно портала расползалось под ногами.
Эй, нас вообще спасать будут?
– Не дергайся, Маргошенька, – Мелисса рассмеялась. Да уж, зловещий хохот ей еще тренировать и тренировать, и вообще над имиджем поработать бы. Злое зло не имеет права носить заколки-бабочки и перстенечки с горным хрусталем. – Если рассчитываешь на ректора, то ему есть сейчас чем заняться… представляешь, массовое самоубийство… какой кошмар… если не остановить волну…
Я представила.
И пожелала бабке сгореть в аду. Она ведь если не знала, то всяко догадывалась, отсюда и письмецо в жалкой попытке прикрыть собственную задницу.
Заварила…
И эта не лучше. А пятно расползается по полу этакой черною пленкой. Края мерцают, и куда выведет…
Айзек и Рай шагнули одновременно.
– Не надо сопротивляться, – промурлыкала Мелисса. – Я ведь могу и с тобой так…
Не может. Могла бы, не стала бы возиться…
– А то ты знаешь? – она прижалась щекой к моей щеке, приобняв за плечи. – Может, мне доставляет удовольствие видеть тебя такой… растерянной, запутавшейся, ни на что не годной.
Это мы еще посмотрим.
Я позволила втолкнуть себя в пятно и не удивилась, когда Малкольм встал рядом. Вот теперь он был доволен: идем спасать мир. Даром что команда спасателей калечная.
Как-нибудь.
Это походило на провал. Пол исчез, и мы… ухнули.
Куда?
Во тьму.
В вязкую такую, пыльную тьму. В бабкиной кладовке, где я однажды по глупости и малолетству закрылась и просидела вечность – на самом деле минут десять, пока бабка не хватилась, – и то чище было. Я почесала нос, с трудом сдерживая чих.
Рядом кто-то протяжно застонал. А в следующее мгновенье и свет вспыхнул, не сказать чтобы яркий, но нам хватило.
Итак…
Комната.
Такая вот мрачная комната, которая невольно навевает мысли о камере. Ага… решетки вижу, дверь перекрыли. В остальном же… окон нет и ощущение, что находимся мы во глубине сибирских руд. Пыль в углах. Паутина клочьями с потолка свисает. Потолок, к слову, неопределенно-серого цвета. Стены украшены цепями.
Кровать дощатая с остатками истлевшего белья.
Грязная тряпка одеяла стыдливо прикрывает ночной горшок. А в полу дыра имеется, полагаю, для канализации… как-то вот… неуютненько. И груда костей у дыры не добавляет душевного спокойствия. Череп темный, вони не слышно, значит, или лежат эти кости давненько, или вообще куплены антуражу ради в местном магазине полезных товаров.
Ладно.
Потом посмотрим.
Я огляделась.
Айзек без сознания. Шею вывернул, рот приоткрыл, слюну на грязный пол пускает. Рай… сидит, сдавив голову руками, да покачивается. Малкольм, белый, к стене прислонился, глаза закрыл, но живой, что уже достижение, как понимаю.
Мелисса же…
А где сестрица моя разлюбезная? Сгинула по пути? Или… сгинули?
– Эй, – я развернулась. – Ты где, блаженная?!
Эхо прокатилось по коридору.
Я подошла и попыталась выглянуть, но коридор был темен, да и решетка, хоть и покрылась толстым слоем ржавчины, держалась крепко. Прутья стояли часто, голову сквозь них не просунешь.
Зато эхо разгулялось, разговорилось на разные лады, будто друг с другом перекрикиваясь.
Блаженная?
Блаженная… еще какая… блаженный от слова «благо»? Или это я опять не угадала? С языком сложно, а вот…
Шорох.
Крыса? Крыс я не то чтобы побаиваюсь, скорее разумно опасаюсь. Крысы, они порой поопасней льва будут, особенно если много…
Так, успокоиться.
Никто не нападет сразу. Крысы для этого слишком осторожны, за что честь им и хвала. Сперва разведчиков пошлют, потом…
Потом мы выберемся.
Даром, что ли, под боком у меня целых три могучих мага.
Смех.
Далекий такой. И болезненный. Болит голова. Раскалывается просто-напросто, будто спицу сунули, и вообще… дышать надо.
Глубже.
И выдохи на счет. И что там про йогу говорили… йога – это модно, как пилатес и еще какая-то оздоровительная хрень, на которую у меня не было ни денег, ни времени… денег сейчас довольно, времени, похоже, тоже хватит, если из камеры не выберемся. Самое время учиться дышать правильно.
Смех пробирал до костей.
И кости бы перебрал, если б смог. А он может? Он? Может, он нечеловеческой природы?
Шаги.
Звонко цокают каблучки по камню. Плывет в темноте круг-светляк, за которым вырисовывается темный силуэт. Надо же, не провалилась в бездну, видать, я плохо пожелала… надо будет конкретизировать, так сказать.
– Живы? – не скрывая разочарования, поинтересовалась Мелисса.
– А ты на что надеялась? – я оперлась на решетку, которая скрипнула, но вес тела моего выдержала.
– Мало ли… придется самой, а я не слишком люблю марать руки.
И потому перчаточки надела. Понимаю. Разумная предосторожность…
– Шла бы ты…
– Пойду, а вы тут останетесь. Не страшно?
Я пожала плечами. Страшно? Страшно было ныкаться по кустам от пьяной гопоты, которая громко рассказывала, что со мною сделают, если найдут. Или вот мамашку после первого передоза откачивать. Тогда я еще не знала про передоз и думала… ай, не важно.
Или смотреть, как бабушка умирает.
Или…
Я знаю, что такое страх, когда руки леденеют, а ноги отнимаются, когда из всех мыслей в голове остается одно – это не может произойти со мной. Только не со мной…
– Думаешь, откроют? – сестрица ткнула пальцем в решетку. – Брось… это место строили, чтобы держать магов. Поэтому…
Оставь надежду всяк сюда входящий.
Понимаю.
– И давно?
– Что?
– Строили давно? – я потрясла увесистый замок, который выглядел весьма древним.
– Лет триста тому…
Что ж, тогда есть шанс обойтись без магии, только сестрице об этом знать не следует.
– И что, ты решила держать нас здесь и дальше? – я вытерла руки о брюки, все равно им хуже не станет, а ржавчина была… жирной.
Неприятной.
– Почему ты думаешь, что я отвечу?
Потому что тебе страсть до чего хочется поговорить. Выплеснуть на меня всю свою ненависть, а заодно обиды, а потом, когда я проникнусь – что вряд ли, но не стоит разочаровывать человека, – рассказать и о великом плане. Возвыситься, так сказать, интеллектом над нами убогими.
– Почему бы и нет… ты же зачем-то пришла.
– Мне надо подождать.
– Чего?
Мелисса прижала палец к губам и отступила. Шаг. И еще шаг. Тьма становится плотнее, она проглатывает сестрицу, и даже фонарь в ее руке растворяется, хотя и не сразу.
Да уж… антуражи способствуют.
Я обернулась.
Айзек, кажется, пришел в себя. И Рай ожил… вот как бы понять, в своем он уме или еще не слишком?
– Мы все умрем, – Айзек встал на четвереньки.
– Еще скажи, что в страшных мучениях…
– Возможно, – не стал спорить он, поднимаясь на колени. И встал. Прислушался к себе. – Магия не действует… так и должно быть.
– Только твоя не действует или в принципе? – на всякий случай уточнила я. И к Малкольму подошла, уж больно бледным он гляделся. Ничего. Пульс ровный. Дыхание тоже… а дар мой ничего, жив, во всяком случае, я вполне вижу его.
И вязкую черную пакость, которая разносится по крови.
К вечеру
