Управляющего я оставила старого, оно, конечно, может, и не слишком надежно, но замены у меня нет, а я в этих экономических делах ничего не понимаю. Пускай же…
– Потом разберешься, – Малкольм подал перчатки. – Я отпустил шофера. Решил, что стоит прогуляться… или такси вызвать?
Прогуляться?
Это хорошо.
Снегопад. Ночь. Фонари и витрины. Здание банка подсвечивается кристаллами и выглядит чересчур помпезно, чтобы воспринимать его всерьез.
Надо же… а я – миллионерша… и маг редкой породы… и вообще…
– Я домой попасть хочу, – я приняла перчатки, которые были несколько велики, но зато теплые. – На Землю в смысле… маму забрать… пролечить ее надо бы… посоветуешь толковое заведение? Можно и то, в котором отец…
Глядишь, встретятся, вместе в разум вернутся, а там уж пусть решают, где и как им жить. На домик в деревне у меня хватит, где бы эта деревня ни находилась.
– Все будет хорошо, – Малкольм взял меня за руку. – Ты не одна, помнишь?
Не знаю.
Я… не привыкла быть не одна.
– Отвези меня, пожалуйста… в универ… или в гостиницу. Я устала.
Ложь.
Маленькая такая ложь, чтобы спастись от неудобного вопроса, и вообще… мне надо побыть одной. Я уже была, в клинике, но там одиночество было наполнено ожиданием скорой выписки, будто после нее что-то возьмет да изменится кардинальным образом.
Не изменилось.
Город прежний.
И дома.
И Малкольм, который не спешит меня отпускать, а из головы не выходит вопрос: он здесь потому, что сам желает или отец велел? Маг жизни – полезное приобретение, пусть даже такой бестолковый, как я. И мысли эти противные, знаю, никуда не исчезнут.
– Плохо? – спросил рыжий.
– Не знаю…
– Хочешь, вместе к менталисту сходим? И зелья есть такие, которые не дают лгать… а еще в мире Иннар, я читал, есть храм, где находится след богини…
Он рассказывал про этот мир, созданный из розовой воды и белого песка, на котором возводят белые же громадины храмов. Про жителей, чья синеватая кровь ядовита для большинства живых существ, зато обладает удивительной емкостью. Одного глубокого вдоха достаточно, чтобы находиться под водой более получаса… Про живой жемчуг и кораллы…
Про странных морских созданий, чьи свойства лишь познаются…
Про…
Он говорил, а я смотрела и понимала, что не смогу взять и отпустить его. И да, быть может, мы отправимся к следу этой самой неизвестной богини. Или к менталисту. Или еще куда-нибудь, где, если повезет, я найду ответ и тогда, наверное, успокоюсь.
Иначе какой во всем этом смысл?
Эпилог
Пески здесь не были белыми, скорее уж имели оттенок слоновой кости, который при соприкосновении с водой менялся, насыщаясь всеми оттенками розового. И сама вода, какая-то очень уж плотная, слюдяная, казалась мне ненастоящей.
Весь этот мирок…
Черные черточки лодок. Черные тела ныряльщиков, которые уходили вниз без всплеска и так же беззвучно появлялись. Черные уродливые ветки кораллов или шары колючника, которые складывались в специальные корзины.
Запах корицы.
Тимьяна.
Ветер, летящий над водой, но не оставляющий на поверхности ее ни складки.
– Зачем мы здесь? – проворчала я, трогая странную воду пальцем. И пусть Малкольм утверждает, что она совершенно безопасна, я все равно не верю.
Не ему – воде.
Темной.
Тяжелой.
Она тянется за моими пальцами, провисает тончайшими нитями, будто не желая отпускать.
– Затем, что я тебе обещал…
– Так это когда было…
Пять лет.
Что такое пять лет? Пролетели и…
Дом.
Помню Землю. Душное лето. Пыль, асфальт и бензин. Софка на лавочке расселась, лавочку всю заняв… она дышала ртом и обмахивалась бумажным веером, а на соломенной белой шляпке трепетали бумажные цветы.
– Явилась, – сказала она мне, и все три подбородка меленько затряслись. – Ни стыда ни совести… хотя чего от тебя ждать…
Подъезд. Резкий запах краски и кошек. И еще, кажется, дыма. Малкольм изо всех сил старается не морщиться, но выходит не очень.
– Может, на улице подождешь?
Софка ему про меня все расскажет, начиная с лет младых… заодно просветит, какая я стерва, тварь и потаскуха, а то ишь, вбил в голову, что жениться на мне должен…
Бестолочь рыжая.
Бестолочь качает головой.
А дверь в квартиру открыта. И стоит толкнуть, как в нос ударяет такая вонь, что и я отступаю.
– Может…
– Ты сходи. – Малкольм разворачивает меня к лестнице. – А я сейчас бригаду вызову… тебе что-то из дому взять надо?
Нет.
И главное, я подчиняюсь, хотя, видят боги, я в жизни никому не подчинялась. Но тут… колени дрожат, и руки тоже, и кажется, я сама развалюсь на части.
Я не помню, как спустилась.
И оказалась на лавочке рядом с Софкой.
– Квартирку бабкину она того… уж месяц как продала, – Софка заговорила первой. – Ты-то как пропала, так и понеслось… ходила, побиралась… наши подкармливали… участковый в больничку определил, только кто ж ее там долго держать станет? Она-то на третий день и сорвалась…
Не хочу думать.
Я не виновата.
Или виновата?
Я держала ее… как умела, так и держала… ладно, толку-то думать о том, что было…
Белый фургон без опознавательных знаков припарковался у подъезда. Из фургона выбрались трое ребят в белых халатах, наброшенных поверх цивильной одежды.
– Забираешь, значит?
– Забираю.
– Думаешь, получится подлечить?
Я вздохнула.
Попробую. Здесь я вряд ли что-то смогу сделать, а вот там… там у них свои методы, и от зависимости избавляют… есть ведь не только чистка организма, но и ментальное, мать его, внушение. Только почему-то все равно было страшно.
Что внушишь человеку, от которого осталась лишь оболочка?
– Жених твой?
– Вроде того, – странно, но Софкино любопытство не внушало отвращения. Я поднялась. – Бывайте… не знаю, появлюсь ли я еще…
– Переезжаешь?
– Да.
– За границу?
– Вроде того…
– Ох и вредная ж ты, Маргарита, девка… никакого уважения к старшим, – укоризненно произнесла Софка и, взмахнув веером, велела: – Иди уж… и постарайся не просрать свою жизнь, как твоя бестолковая мамаша…
Постараюсь.
Что уж тут…
Год.
И тихое заведение, более похожее на санаторий. Любезные целители, курсы детоксикации, курсы восстановления, счета, которые, слава всем богам, я могла оплачивать.
Встречи.
Она молчит.
И я молчу. Мы пьем чай и глядим в окно, на треклятую зеленую лужайку, по которой бегают декоративные кролики… Кроликов много, и я считаю их, чтобы хоть как-то убить время.
Отец мрачен.
Он вообще отказывается встречаться со мной, чему я несказанно рада…
Дворец.
Сестрица, которая щебечет безумной пташкой. А я не ощущаю в себе и привязанности, не то что любви к этой девочке. Впрочем, ей неплохо.
У нее редкий дар предвидения.
И ценная кровь.
Ее судьба отчасти предопределена, но, кажется, понимая это, Агнесс не печалится.
– Вот увидишь, – она берет меня за руки и смотрит в душу черными глазами. – Все еще будет хорошо.
А я соглашаюсь.
С безумцами не спорят.
И год.
Выпускной Малкольма, на который мы идем вдвоем, хотя я все еще отказываюсь принять обручальное кольцо. Это упрямство его раздражает, а я… я даже не могу толком его объяснить.
Просто…
Так надо, как сказала бы Агнесс. И я повторяю ее слова… мне нужно
