Я осторожно слез с груши, Витальку нашёл через две улицы, на пустыре. Доковылял он с трудом – лодыжка распухла, неудачно приземлился. «Чуть не влипли! – прошипел он. – Прикинь, хозяева дома были. Я услышал возню, голоса, и дёру!»
Так я понял, что отца он не видел. И я ему не сказал, что там батя наш был – ни тогда, ни позже.
Я потом узнал, кто в той квартире жил: завхимчисткой и жена его – по-цыгански смуглая и крикливая, яркое барахло любила.
Сумочку мы притащили в тот же день на сходку, в подвал качалки. Зуб сидел на плюшевом диване, в окружении качков. Жилистый, покрытый синими наколками, как сетью, он пил мазутный чай из эмалированной кружки и, не мигая, смотрел мимо нас. Зубом его звали за огромный нижний резец, который торчал пнём, не в ряд с остальными. «Мало взял», – только и сказал он, делая знак своим разобраться с сумкой. В ней обнаружились помада, кассетный плеер и металлический браслет. «Что тебя на китайское так тянет? – заржал Домушник. – Будет у тебя погоняло Китаец». Он искоса глянул на Зуба, тот кивнул. «Завтра начнёшь с нами за Центр ходить, и чтоб ни звука без команды. Но сначала пропишем тебя по всей форме. На стадионе, понял?»
Погнали нас на стадион. Домушник верховодил, мы так поняли, он все оргвопросы решал. Виталька шёл гордый – давно хотел в банду. А сейчас, значит, первое задание прошёл, доверие заслужил. Ну и пусть Китаец, что в том обидного?
У самого стадиона один из пацанов схватил меня за штаны. «Тебе не положено, мелкий». И запер меня в высокой круглой пристройке без окон, рядом с трибунами. Тут хранилась рухлядь, заплесневелый инвентарь. Сверху просачивался свет, туда вела винтовая лестница. Я пошёл по ней и оказался в каморке типа самолётной кабины с разбитым стеклом. Вид открывался классный: на школу, на стадион, как с крыши пятиэтажки смотреть.
Пацаны взяли Витальку в кольцо. Там были и быки покрупнее, и совсем щуплые, и возрастом такие же, как я, а то и младше. Сначала шёл разговор за понятия. Потом началась прописка. Двое держали Витальку за руки, а остальные по очереди подходили и наносили удар в плечо или в грудь. От него требовалось молчать и терпеливо это сносить. Вдруг один из них разбежался и ударил в живот с ноги. Это было против правил! Виталька заорал, согнулся. И уже на земле они продолжили его бить. Всей стаей. Как собаки бешеные накинулись. Молотили ногами молча и сосредоточенно. Как это? За что? Я точно знал, что так не положено, зачем этот беспредел?
Я закричал благим матом, но что я мог? Тогда, в секунду оценив высоту пристройки, я полез вниз по выступам кирпичей.
Когда я спустился, они уже прекратили и стояли вокруг него, тяжело дыша. Как работу сделали. Он лежал лицом вниз, не шевелился. Я, не помня себя от отчаяния, вцепился зубами в ладонь Домушника, но другие пацаны тут же схватили меня. «Ты что, сопля, хочешь, чтобы и тебя отоварили? Мелкий ещё, а кидается. Мангуст, блин. Как с башни спустился? Передай брату, что мы его ждём. Как очухается, чтоб сразу к нам». И ушли. Я опустился на колени перед Виталькой. Лицо белое, изо рта кровь. Дело было плохо, хуже некуда. Я огляделся. От трибун ко мне бежал стадионный сторож.
Они успели вовремя – хорошие у нас врачи в городе, хоть и зашибают сильно. «Ещё немного, и отдал бы концы твой брат». А так вырезали селезёнку, и ничего, ходи гуляй.
Я в ту ночь вообще не спал. Всё думал: ну как так? Свои же. За что? Что мало на хате взял? Так мы ж чуть не засыпались. Что теперь? Матери, понятное дело, ничего про прописку не сказал, говорю: хулиганы, кто, не знаю. Батя выжрал пол-литру и пошёл в больницу разборки устраивать, с трудом мы его утихомирили.
Самое удивительное было то, что Виталька, как пошёл на поправку, сделался преданным Зубу фанатично. И ни о ком больше слышать не хотел, только за него ходил. Лаковых лупил жёстко, гоп-стопом занимался. Изобретателен был в подходах. Обычно он ходил во главе своей пятёрки, отжимал кассетники. Тут непременно нужна была девчонка, чтоб подыграла. И для этой цели была у них Оля Грива, высокая, коса до пояса, на вид сверхприличная девчонка. И вот они впятером выходят в вечерний рейд, видят, допустим, компания на лавочке музыку слушает. «Что слушаем? Какой-то у вас кассетник знакомый, Оль, глянь-ка, не твой? Понимаешь, братан, у моей сестры недавно точно такой же кассетник на улице отобрали. Не, я не говорю, что ты, но очень похож. Дай-ка гляну. Ну дай, по-хорошему прошу». Конечно, попробуй тут не дать. Оля деловито осматривала магнитофон, и начиналось: «Это мой! Тут кнопочка западает, а вот краска сбита». И рыдать. Пацаны враз принимали боевую стойку, а компания спасалась бегством, им уже было не до музыки.
Оля Грива попала к центровым случайно. Кто-то говорил, за карточный долг своего отца, кто-то – что с матерью сильно не ладила, та её выгоняла из дома, и Оле приходилось ночевать бог знает где. Так она с пацанами и связалась. Но её никто не трогал – в смысле как женщину. Она считалась равноправным членом группы, что, в общем-то, редкость. Так Зуб решил, а значит, закон. Хотя она многим нравилась, и Витальке тоже.
Глава 10
– Значит, не усидел в кустах твой рояль? Выкатился во все три педали? – Кирилл откинулся на спинку стула. – Эдуард великолепный.
– Завалил всю операцию.
– Он, конечно, хорошее прикрытие. Но два человека занимают больше места в пространстве, чем один. Легче идентифицируются. Да и в целом выглядят как малое преступное сообщество. Что-то удалось узнать?
– Немного, к сожалению. Безмернов толкает в «Красном коне» наркоту. Ну, скорее всего.
– А потом?
– А потом мы его потеряли. Безмернов свинтил через какую-то дверь, а когда мы вылетели на улицу, его и след простыл. Там таксисты стояли, думала, может, они его видели. Но даже если и видели, то не раскололись.
– Но вас они точно видели? Как вы там зайками скакали по местности? Подтвердить могут?
– Наверное… А почему ты спрашиваешь?
– Степаныч, не физдипи! – рявкнул в телефон Рыльчин за соседним столом. – Я
