Вдруг в зеркале возникло еще одно лицо, знакомое и лукаво улыбающееся. Вероника потерла глаза. Лицо медленно расплылось, превратившись в россыпь золотистых точек. Наваждение, – вздохнула Вероника. Она снова плюхнулась на кровать и, закрыв глаза, стала представлять, как бы это было заманчиво и волнующе, если бы это лицо неожиданно возникло на подушке рядом с ней.
«Надо было смелее действовать», – прикусила она губу, вызывая сладостное видение. Этот парень- водитель почему-то не давал ей покоя. Может, мысль о нем спасала ее от страха перед мужем, возводила вокруг нее стены прекрасной иллюзии, нейтрализуя страшную реальность? Часы на стене показывали половину восьмого. Прошел час с тех пор, как она позвонила Жоре на работу. Странно, эта девица была на месте.
Вероника встала с постели, набросила шелковый пеньюар. Почувствовала странное возбуждение, ей казалось, что сама ткань, легкая и скользящая, ласкает ее, готовя к более бурным ласкам. Она лениво потянулась, вдыхая аромат желания и пошла в гостиную. Там ее ждала початая бутылка «Карафа».
Выпив граммов сто пятьдесят, она снова взглянула на часы, теперь уже на те, что стояли на каминной полочке. Девятый час. В голове стоял туман, колени подгибались, стены начали медленно и плавно кружиться. Вероника добралась до дивана, зевнула и растянулась на его мягких подушках. И тут перед ее внутренним взором опять предстал мечущий громы и молнии супруг. «А может, он сам изменяет мне?» – мелькнуло у нее в мозгу. От этой мысли ей стало не по себе. Она долго ворочалась, прежде чем погрузилась в сон, больше напоминавший кошмар.
* * *
Она стояла в залитой тусклым светом комнате, держа в руке что-то тяжелое и холодное. Стены медленно вращались, плавясь в каком-то влажном тумане. В затылке что-то горячо полыхало, в сердце кроваво рдел ужас. Вероника тупо смотрела на распростертые перед нею тела. Васильковая простынь с огромными белыми кувшинками казалась почти черной. А сами эти кувшинки куда-то загадочно уплывали, отрывая свои изумрудные стебли, проросшие, как чудилось Веронике, сквозь пол в землю. Каждый толчок стебля отзывался болью у Вероники в груди, словно был рвущейся артерией. Покачиваясь, она опустилась на что-то мягкое, льнущее к ее истомленному телу. И то, что она держала в руке, то, что так холодило ее кожу и завораживало взгляд, тихо и покорно скользнуло в пушистый ворс.
Слезы, стоявшие в глазах у Вероники, мешали ей рассмотреть узор ковра и выражения лиц у спящих. И даже не слезы были тому виной, а то, что она боялась поднять глаза. Сон, объявший покачивающихся на кувшинках мужчину и женщину, сковал и ее. Она плыла с ними в васильковую бездну тоски, в васильковую пустоту, омываемую лишь шелестящей бахромой ускользающих в небытие кувшинок. Она покачивалась, неторопливо и меланхолично, в такт лучам лампы, бросавшей на это мерное отплытие рассеянный свет. Превращаясь в тусклую золотую влагу, он просачивался под веки и уходил вглубь ее распавшегося мозга, туда, где, как змеи шевелились гигантские стебли кувшинок.
Вероника почувствовала, как по ее телу прокатилась тяжелая волна дурноты. Она опустила голову на ковер, узор которого расплылся под ее взглядом и померк. Ночь, непроницаемая и безголосая, надвинулась на нее.
* * *
– Я не знаю, что мне делать! – кричала в трубку плачущая Вероника. – Я не понимаю…
– Что случилось? – забеспокоилась Яна.
– Не могу… – послышалось в трубке истошное рыдание, – не могу гово…
– Успокойтесь, – поморщилась Яна, слегка отстранив микрофон от уха, – что произошло?
Джемма принялась поскуливать.
– Я убила его! – выдохнула Вероника. – Нет, я этого не делала, то есть, я не помню. У меня страшно болит голова, я не знаю, что…
Снова всхлипы, переходящие в рев.
– Где вы находитесь? Вы можете приехать ко мне?
– Не знаю, нет… Сирена! – испуганно вскрикнула Вероника. – Сирена воет!
– Где вы? – повторила свой вопрос Яна. – Какая сирена?
– Не знаю… хотя…
В трубке раздались длинные гудки.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Руденко вошел в комнату, где уже работала бригада экспертов-криминалистов и сел на диванчик, жалобно скрипнувший под ним. Голова слегка побаливала от выпитого в квартире Горбушкиных виски, но нужно было работать. Впрочем, здесь, кажется, все было достаточно ясным. Не понятно только, кто звонил на пульт и сообщил о двойном убийстве. Поморщившись, он скосил взгляд на постель, где среди белых кувшинок лежали два трупа, прикрытые простыней.
– Докладывай, Игорь, – Семен Семеныч поднял глаза на подошедшего сержанта.
– Когда мы подъехали, эта дамочка, – Игорь ткнул пальцем в сторону Вероники, сидевшей на стуле в дальнем углу комнаты с наручниками на запястьях, – выбежала на улицу и пыталась сесть в свой «Фольксваген». Ну, мы ее быстренько скрутили и – в дом. А здесь – парочка мертвяков. Один из них – Георгий Станиславович Шкавронский – муж этой самой дамочки. Рядом с ним, на постели, – сержант покосился на васильковую простыню, – его секретарша – Мотина Галина Александровна.
Руденко тяжело вздохнул, пожевал выпяченными губами и, достав сигареты, закурил.
– Продолжай, – он сунул зажигалку в карман и расстегнул куртку – в комнате было натоплено.
– Рядом с кроватью обнаружили пистолет Макарова, из которого было произведено два выстрела. То есть, – пояснил сержант, – я хотел сказать, что двух патронов не хватает. Сейчас с него снимают отпечатки пальцев, только тут и так все ясно – это она их прикончила. Из ревности.
– Огурцов, – недовольно одернул сержанта Руденко, – я твое мнение спрашивал?
– Да чего же здесь спрашивать, товарищ лейтенант, – глуповато улыбнулся сержант, – и так все ясно.
– Ясно, ясно, – скривившись передразнил его Руденко, – это я буду решать, что ясно, а что неясно, понял?
Не дожидаясь ответа, он махнул рукой в сторону Вероники, которая наблюдала за всем происходящим как-то отстраненно, словно из другого измерения. Шок от увиденного проходил очень уж медленно.
– Давай ее сюда, – приказал Семен Семенович, – и найди какой-нибудь стол – протокол будешь писать.
– Угу, – кивнул сержант и пошел исполнять поручение.
По мере расспросов Вероника медленно приходила в себя, и когда лейтенант задал ей очередной вопрос, она наконец начала осознавать, в какую переделку влипла. Ее задержала милиция здесь, на даче, на их с Жорой даче, которой тот так гордился. Жора лежал тут же на постели, на которой они не раз занимались с ним сексом. Но теперь он лежал не с ней, Вероникой, а с этой пышногрудой блондинкой, которую она видела второй раз в жизни.
Как она попала на дачу и что она здесь делала, Вероника не помнила и не могла вспомнить, как ни пыталась. Ей казалось, что все, что с ней происходит – дурной сон. Сейчас она откроет глаза и очнется дома в своей теплой постельке рядом с Жорой. Она прижмется к нему, проведет ладошкой по волосатой груди… Нет, ничего этого уже не будет никогда… Но теперь, по крайней мере, не нужно будет оправдываться перед Жорой, куда она дела его брюлики. А на что же она будет жить?! Вопрос застрял в голове, словно колючка в волосах. Она, конечно, может продать Жорин «Мерседес», кое-какие сбережения лежали в банке – на это можно протянуть года два-три, а дальше?
– Вы что, не слушаете меня, гражданка Шкавронская? – услышала она раздраженный голос лейтенанта. – За что вы их убили?
«Что ему нужно?», – Вероника непонимающе взглянула на Руденко. – Я ничего не помню, – произнесла она вслух.
– Вы что, сериалов насмотрелись? – доброжелательно улыбнулся лейтенант. – Не думаю, что амнезия поможет вам избежать ответственности. Лучше расскажите все как было, за убийство в состоянии аффекта вам будет послабление. Могут вообще дать условный срок. Это ведь вы их убили? Как это случилось?
«Господи, что же мне делать?», – мелькнула мысль в гудящей, как котел, Вероникой голове.
– Я говорю правду, – слова срывались с губ Вероники словно осыпающиеся лепестки цветов, – я ничего
