– Хорошо, – беспокоясь за Джемму, испуганно произнесла Яна.
Две пары рук подхватили ее с обеих сторон и повлекли к тоннелю.
Проводницы заняли свои места в вагоне, выставив в открытую дверь флажки.
* * *
Веронике было не по себе. Даже присутствие адвоката, который тут же примчался на ее зов, не могло скрасить жестокой наготы реальности. Она сидела в кабинете уже полчаса и давала показания по делу об убийстве Жоры. Комната производила унылое впечатление: два обычных полированных стола, один из которых стоял у окна, а другой – ближе к двери, книжный шкаф из той же серии – в нем пылились досье – несколько стульев не первой свежести, ряд полок, заставленных кодексами и всевозможными папками, небольшой, выкрашенный коричневой краской сейф, дверца которого была приоткрыта, да пара горшков с чахлой комнатной растительностью. Телефонный аппарат, «украшавший» один из столов, мог быть смело зачислен в разряд «советское ретро». Его оранжевый цвет не вязался с угрюмой и скучной атмосферой, которой даже приоткрытая дверца сейфа не придавала ни грана заманчивости.
Вероникино дело, покоящееся в новенькой папке, угнетающим образом действовало на нее. Лева, пробивной и ушлый адвокат, надеялся, разумеется, на щедрый гонорар. Верил ли он, что жена его клиента, то бишь Жоры, убила его клиента, опять же Жору – этого Вероника не знала и старалась об этом не думать.
Он лениво гладил свои густые черные усы и был совершенно спокоен. Веронике хотелось бы большего пафоса, большей убежденности в ее невиновности. Но Лева точно издевался над ней. Он спокойно расспрашивал ее о подробностях вчерашнего вечера и ночи, как-то вяло сопротивлялся молодой напористой стерве-следовательнице. Следовательница была ничего, грамотная и довольно вежливая, но Вероника была не в той кондиции, чтобы по достоинству оценить эти качества. Ее раздражал сухой канцелярский слог, ведь она считала себя чем-то вроде героини греческой трагедии, одну из которых она когда-то начала читать, да так и не закончила. Она страшно нервничала, бесконечно повторяла, что она не имеет к этому убийству ни малейшего отношения.
– Мы все проверим, – заученно говорила следовательница, – пока мы рассматриваем вас в качестве подозреваемой. Если вы не виновны, вы должны развеять наши подозрения.
При этом ее холодные карие глаза насмешливо сверкали, отчего Вероника впадала в бешенство и отчаяние.
Несмотря на свой довольно пошлый наряд – Вероника полагала, что нормальный вид может быть только у женщин, одевающихся в фирменных бутиках – следовательница вела себя весьма высокомерно. Она лукаво улыбалась Леве, мол, все я про вашу подопечную знаю, и с самодовольном выражением на смазливом наглом лице теребила свои короткие каштановые пряди.
Горечь утраты еще не была прочувствована Вероникой до самой глубины. Наоборот, она осознавала себя отмщенной. Ведь ее дорогой Жора изменил ей, да с кем! – с этой дешевой шлюхой с огромными кочанами вместо грудей. Она бесконечно доверяла мужу, а он… Ее собственная измена казалась ей теперь блеклым облачком на гладком зеркале ее жертвенной верности. А вот Жора… Вероника вздохнула. Она хваталась за мысль о Жориной измене, чтобы не рухнуть в бездну самобичевания и отчаяния. Ее страшно пугало то, что она не могла восстановить во всех подробностях картины происшедшего вчерашним злосчастным вечером и ночью. Она только помнила, что пила, что ужасно волновалась по поводу заложенных бриллиантов, что ее мучительно тревожило Жорино отсутствие, которое она даже готова была счесть проявлением его преступного равнодушия.
– Вы слушаете меня? – с ехидной улыбочкой обратилась к поглощенной своими думами Веронике дознавательница. – Как вы оказались на даче?
Вероника вздрогнула, подняла голову и встретилась взглядом со снисходитиельно-печальным взором Левы. Потом перевела взгляд на Ирину Константиновну, неотрывно смотрящую на нее.
– Что?
Следовательница повторила вопрос.
– Я была расстроена, ждала Жору, а он все не приходил… – промямлила Вероника, которой вдруг стало безумно жаль себя.
К этой жалости примешивался стыд за свой несвежий вид, ведь она встретила рассвет в ментовке. Стыд и недовольство. А вот Лева сидел при костюме, при галстуке. С какой-то щемящей тоской Вероника отметила про себя, что галстук у Левы дорогой, если не сказать пижонский.
– И что было дальше?
– Я села в машину и поехала на дачу…
– Вот так вдруг? – недоверчиво улыбнулась Ирина Константиновна.
– Нет… – Вероника задумалась, беззвучно шевеля губами.
– Вы должны понимать, – внушительным голосом заговорил Лева, – моя клиентка пережила такой стресс, у нее погиб муж, она была не в себе, многое не помнит. Ей нужно время на осознание…
– Все это я учитываю, – игриво взглянула на него следовательница, – но что нам мешает общими, как говорится, усилиями, потихоньку все восстановить? Я ведь не оказываю на Веронику Владимировну никакого давления. В мои обязанности входит выяснить все до конца. Если она поможет нам, возможно, всплывут какие-либо факты, и тогда…
– Что тогда? – у Вероники внутри все холодело.
– …из подозреваемой вы превратитесь в свидетеля, – со скрытым недоверием закончила дознавательница.
Она попыталась придать своей фразе оптимистический, даже бравурный тон, но выражение глаз выдало ее. «Она не верит мне», – мелькнуло у Вероники в голове.
Лева глухо кашлянул, прочищая горло.
– Я полностью уверен в невиновности Вероники Владимировны, она любила мужа и просто не способна на убийство, – пробубнил он.
Даже Вероника, не знакомая с юридическими тонкостями и средствами психологического воздействия, почувствовала, насколько слаб в данных обстоятельствах, смешон и несостоятелен этот аргумент, и насколько Лева обнаглел. Вместо того, чтобы действовать хитро и убедительно, вместо того, чтобы, как говорила Вероника, шевелить мозгой, он лепит детский вздор! Уверен, что я щедро оплачу его услуги, а работает спустя рукава, – заключила Вероника, вдруг осознав, насколько сама она внутренне сильна, если в такую трагическую минуту, когда решается ее судьба, способна давать трезвую оценку профессиональным качествам халявщика Левы. Еще пять минут и Вероника бы себя зауважала. Но тут снова следовательница, вежливо высмеяв Левино заявление, сделала ей подсечку.
– Он изменил вам, это факт. Он был с другой женщиной в постели… Как видите, мотив налицо – это ревность.
– Протестую, – картинно приосанился Лева, точно был в суде, – мы восстанавливаем ход событий. У Вероники Владимировны частичное расстройство памяти. Мы остановились на том, что она, не дождавшись мужа, отправилась на дачу… Вероника, – мягко обратился он к Шкавронской, – почему ты решила, что Георгий Станиславович на даче?
– Дознание веду я, – резко и звонко одернула его Ирина Константиновна.
– Осмелюсь напомнить, что вы следователь, но не прокурор, – пошел в атаку Лева, чем вызвал одобрение Вероники, – ваше дело – дать связную картину происшедшего, а не судить мою клиентку!
Вероника с благодарностью посмотрела на Леву. На его полных щеках проступил румянец. «А он ничего, – мысленно усмехнулась Вероника, – может, надо было с ним любовь крутить, а не с этим погорельцем?' Благодаря последнему пассажу Левы впечатление от жестокой фразы дознавательницы, когда та упомянула об измене Жоры, причем говорила она оскорбительным тоном, почти изгладилось из ранимой Вероникиной души.
– Вы знали, что ваш муж на даче? – твердым голосом произнесла Ирина Константиновна.
– Да, – кивнула Вероника, краем глаза наблюдая за Левой.
Теперь она чувствовала угрызения совести – она явно его недооценила.
– Откуда? Он всегда бывал на даче, когда не приходил после работы домой? – сузила свои пустые карие глаза дознавательница.
– Нет, – в голосе Вероники сквозила неуверенность.
