Яна усмехнулась, глядя, с каким натужным вниманием, вытягивая шеи и вращая глазами, слушают Музу Григорьевну туристы. Ей ни к чему была вся эта информация. Она и так ощущала мощь этого города, его ненавязчивую ласку, его зоркость к судьбе любого, кто ступил на эту прекрасную землю.
– …типичный образец архитектуры эпохи Наполеона Третьего, – захлебываясь словам и восторгом, вещала гид. – Широкая лестница ведет к нижнему этажу фасада, оформленного огромными аркадами и мощными пилястрами…
Яна различала высоко, под самым куполом, на фасаде надпись: «Национальная академия музыки», а вокруг шумел Париж. Машины вставали в очередь, автобусы исторгали все новые человеческие волны, которые, накатываясь на те, что уже раньше разлились по площади, рождали всплески радостной суеты.
– …интерьер театра не менее пышен: большая лестница отделана ценным мрамором, свод украшен фресками Исидора Пилза, а плафон в зале расписан в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году Марком Шагалом, – глаза Музы Григорьевны увлажнились. – От Оперы начинается Бульвар капуцинов, названный так потому, что неподалеку располагался Монастырь капуцинок. В доме номер двадцать восемь находится «Олимпия» – знаменитый мюзик-холл…
Сердце Яны бухнуло в груди. Опять «Олимпия»! Это имя преследовало ее, как наваждение.
Выслушав Музу Григорьевну, туристы стали выказывать беспокойство и усталость. Некоторые из них задавались законным вопросом о том, что им, оплатившим экскурсии, полагается отдельный автобус, а его, как видно, нет, и где он?
– Конечно-конечно, – виновато и сладенько улыбнулась Муза Григорьевна, – у нас получился небольшой сбой. Завтра автобус будет подан, уверяю вас. Но разве вы не довольны тем, что вы без четверти час в Париже, а уже побывали на пляс д`Опера? – ее насурмленные, изогнутые полумесяцем брови взлетели вверх. – А теперь мы сядем на автобус, следующий до бульвара Дидро. Это здесь, – ткнула она пальцем назад, – выходим на пляс де ля Бастий. Знаменитая Бастилия! Мы проедем мимо Лувра, Отель де Виль, двигаясь по берегу Сены. Вы увидите очертания левого берега…
Ее ораторский пыл и воодушевление были встречены весьма прохладно. Всем не терпелось побыстрее прибыть в гостиницу, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. А тут эта экзальтированная дамочка говорит им, что нужно садиться в какой-то автобус и путешествовать вдоль Сены. Они были сыты по горло всеми ее импровизациями, теперь в них бунтовала душа среднего класса, желавшего получать за свои деньги ровно столько культурной информации и удовольствий, сколько было оговорено в документе. Дамам не терпелось примерить свои новые шмотки, специально купленные для promenades, а также заглянуть в знаменитые бутики и менее презентабельные лавочки, где по дешевке можно купить то, что продают обычно в солидных московских магазинах моды втридорога.
На площади Бастилии Муза Григорьевна ограничилась кратким рассказом о подвигах разгневанного французского народа, снесшего с лица земли знаменитую тюрьму. Группа прошла квартал и оказалась напротив отеля «Вениз». В задрапированном темно-бордовой материей холле за стойкой их ждал тихий улыбчивый негр. Оценивающая зоркость и смягченная томным изяществом деловитость, сквозившие в его взгляде и отточенных жестах, свидетельствовали о его европейской выучке.
Яна с удовольствием поднялась на лифте в свой номер. Приняв душ и разобрав вещи, она спустилась в ресторан. Яна не стала воображать, напяливать немыслимые туалеты. Просто джинсы, чистая рубашка, шарфик, на лице – минимум косметики. В стоимость билета входили только завтраки, так что обедать приходилось за свой счет. Вежливый и улыбчивый официант, движения которого отличались вкрадчивой легкостью, точно были одеты в войлок и бархат, замер у круглого столика с блокнотом в руках.
Яна, чувствуя смущение, взяла меню. Ее произношение не было безупречным, а благожелательность официанта, как ни странно, внушала ей не уверенность, а робость. Она словно боялась разочаровать его, обмануть его ожидания. Яна вскинула на парня глаза и, встретив его терпеливую улыбку, снова их опустила. Если бы он говорил по-русски, она бы попросила его помочь ей с выбором блюд. В принципе, она могла бы и на французском обратиться к нему за разъяснениями, но перспектива отправиться по морю французской лексики и грамматики пугала Яну больше, чем методика чисто русского действия на авось. Поэтому, немного помедлив, она произнесла:
– Салад Бокэр, кот де во и кусочек тарт татэн.
Яна поняла, что «cotes de veau» – это говяжьи ребра, а «tarte» – не что иное, как торт. Вот только какой, она не ведала. Несмотря на то, что Яна толком не знала, что ей принесут, она испытала что-то вроде восторга и тихой радости. Выбор блюд стал авантюрой. Она ждала сюрприза.
– Что за милый акцент? – улыбнулся официант.
– Я из России, – со смесью гордости и застенчивости сказала Яна.
– О! – глаза парня потеплели. – Так далеко!
– Всего три тысячи километров, – шутливо улыбнулась ему Яна.
– Теперь я верю, что русские женщины – самые красивые и привлекательные, – лукаво скосил он на Яну глаза.
– А французские мужчины – самые галантные и обходительные, – комплиментом на комплимент ответила Яна, обретая свободу и непринужденность.
– Что мадам пожелает из спиртного? – спросил блондин.
– А что вы мне посоветуете?
– «Мутон Кадэ», – улыбнулся официант.
– Хорошо.
– Кофе?
– Пожалуй, – Яна принялась калькулировать в уме, во что ей обойдется средний французский обед.
Не прошло и пяти минут, как официант принес ей бутылку бордо. Плеснул в фужер и дал попробовать. Яне вино очень понравилось. Тогда парень оставил бутылку на столе и снова ушел. Яна не успела еще отведать салат, как увидела в дверях оживленную больше обычного Эльвиру и торопливо отвечающего ей Гену. Они были приодеты. Эльвира щеголяла в не по сезону легком платье кремового цвета с металлическим пояском на бедрах. Гена всем своим видом пытался изобразить денди, вот только фигура и выражение лица подкачали. Однобортный, со стильно зауженными лацканами пиджак мотался на его торчащих плечах, ворот рубашки открывал тощую, как у цыпленка, шею, а в глазах затаилась тревога и неудовольствие.
– О! Мы снова встретились! – сказала Эльвира таким тоном, словно в этом событии было действительно что-то радостное и загадочное.
– Неудивительно, – улыбнулась Яна, – ведь мы живем в одном отеле.
– Решили пообедать? – Эльвира присела за Янин столик и потянула за рукав своего бой-френда. – Можно?
– Разумеется, – Яна была не в восторге, что за обедом ей придется выслушивать нудную болтовню Эльвиры, но не могла же она ее послать куда подальше!
– Что заказали? – спросила Эльвира.
Яна сказала, что она предпочла на обед.
– Очень рекомендую омар а лярморикэн, – слащаво улыбнулась Эльвира, – или еще ляпэн ан жибелот. Ну, омар, вы, конечно, знаете что такое, но «а лярморикэн…»
Ее зелено-карие глаза хитро сощурились. Она кокетливо подняла пальчик и уже готова была, сложив рот розочкой, произнести в присущей ей жеманной манере очередное слово, как к ним подошел официант.
Все тот же улыбчивый голубоглазый блондин. Он принес Яне салат и осведомился о том, что хотели бы на обед ее друзья. Он так и сказал: «vos amis». Яна усмехнулась, но протестовать не стала. Сделав заказ, причем делала она его с максимально сосредоточенным видом, словно решала какую-то особо важную задачу, Эльвира заиграла глазами, воплощая собой искрометный дух французской нации. По крайней мере, ей так казалось. Она засыпала Яну вопросами. Яна вначале молча негодовала, раздражалась, ухмылялась вздорным идейкам этой много о себе воображающей бабенки, ее неуемному любопытству. Но вскоре трескотня Эльвиры стала ее забавлять, Яна принялась разыгрывать роль внимательной слушательницы и к тому времени, как вся компания уже поглощала plats de resistance, была живо задействована в беседе.
– Я сегодня хочу пойти куда-нибудь развлечься, – сказала Эльвира, – для экскурсии поздновато. Да и
