– Ишь ты, – покачивал головой князь и… утверждал, распорядившись поставить свою малую печать.
Последнее, в смысле, печать на подобного рода документах, тоже было новшеством. Однако Буланов сумел доходчиво растолковать важность и необходимость наглядного княжеского подтверждения. Мол, изустное слово – замечательно, но случись князю отлучиться надолго и кое-кто может не поверить, что он действительно одобрил право дружины следить за порядком на торжищах. Что за «кое-кто», Улан не пояснил, но князю и без того было ясно, что речь не о простых людях. А при наличии такого увесистого аргумента, как грамота с печатью, ни один из бояр при всем желании не сможет взбрыкнуть.
А в конце своих уговоров, подметив, что Михаил Ярославич весьма уважительно относится к латыни, пустил в ход и ее, процитировав: «Verba volant, scripta manent» – слова летучи, письмена живучи.
Но дел все равно оставалось выше крыши, ведь предстояло подготовить письмо от имени князя Юрия, которое Улан должен был прихватить с собой. Здесь они тоже поделили обязанности – сам Улан вместе с Изабеллой занялся подготовкой текста, а Петр взял на себя добычу подлинных печатей московского князя. За образцами он обратился… к княжичу Дмитрию.
Разговор состоялся как обычно, то есть в баньке, куда тот непременно отправлялся сразу после занятий рукопашным боем. Вообще-то с такой просьбой следовало подойти к его отцу, но Дмитрий откровенно симпатизировал побратимам, преклоняясь перед их необычным мастерством рукопашного боя и искренне восхищаясь их обширными познаниями. Именно потому Сангре рассудил, что княжич охотнее пойдет ему навстречу. Особенно при наличии убедительных доводов – все-таки молодость куда гибче. А если напомнить про нешуточную опасность, грозящую его отцу, тем паче.
Так и случилось, хотя и не сразу, ибо Дмитрий, насторожившись, поначалу тоже посоветовал обратиться к его батюшке. Сангре замялся, но решив, что была не была, честно ответил:
– Московский князь ныне стремится оклеветать Михаила Ярославича как только может и при этом не брезгует ничем. Поверь, сейчас на него столько в Орде наговорили, что у Узбека поди и уши опухли. А батюшка твой хоть и помнит народную поговорку, с волками жить – по-волчьи выть, но уж больно честью своей дорожит, потому отвечать Юрию точно такими наветами наотрез отказывается.
– Считаешь, он неправ? – посуровело лицо княжича.
– Да ни боже ж мой! Не мое дело – осуждать князя, которому я служу. Всяк сверчок знай свой шесток. И вообще, руководство всегда нужно ценить, любить и уважать, и тогда оно обязательно повернется к тебе когда-нибудь чем-нибудь. Потому-то я и подошел с этой просьбой к тебе, не желая его ни во что посвящать. Пускай он и дальше остается чистеньким, чтоб душой не терзаться. Но спасать-то его надо, верно? К тому же сам подумай – я ведь не прошу тебя принести мне его собственную печать, чтоб писать кому-нибудь, прикрываясь его именем. Вот такое было бы и впрямь ни в какие ворота. Но состряпать кое-что от имени его лютого врага позарез нужно, – и, чуть помолчав, он выдал последний и самый главный аргумент. – Помнишь, я тебе еще во время нашей первой встречи в Липневке говорил, что мой побратим – ведун и предсказал победу тверичей за месяц до того, как она случилась?
Княжич молча кивнул.
– Так вот, он на днях, – Петр тяжело вздохнул, сделав драматическую паузу, – видел вещий сон про Михаила Ярославича. Но ты о нем никому, ладно?
Не удовольствовавшись обещанием, Сангре заставил Дмитрия поклясться самыми страшными клятвами и поцеловать свой нагрудный крест. Наверное, клятва перед иконами придала бы дополнительную торжественность моменту, но откуда они в банях на Руси?[9]
Далее последовал рассказ о неправедном суде над Михаилом Ярославичем, о приговоре и о том, как его заключили в колодки, да как Узбек его долго возил за собой, причем, не снимая колодок, и, наконец, о самой смертной казни, а еще о том, как надругался над его мертвым телом Юрий московский.
Рассказывал Сангре мастерски, взяв услышанные от Улана факты за основу и окружив ее живописными домыслами. Под конец он понял, что слегка перестарался с ними, поскольку глаза Дмитрия почернели от ярости, он вскочил на ноги и разразился проклятьями в адрес Юрия и Узбека. Досталось и Романцу, по рассказу Петра вырвавшему из груди князя сердце. Лишь слегка угомонившись, он спохватился и недоуменно поинтересовался, отчего ведун не рассказал сна самому князю.
– Получится еще хуже.
– Как?!
– Сам посуди. В любом случае Михаил Ярославич поедет в Орду, верно? Но если он не будет ничего знать, то попытается оправдаться и будет бороться до конца. А теперь представь: мы ему рассказали, что его ждет. Услыхав от нас о своей будущей судьбе, у него вообще руки опустятся и уж тогда, – Петр многозначительно развел руками, но тут же вернул Дмитрию надежду. – Понимаешь…
Далее последовал его рассказ о двух видах вещих снов. Учитывая, что Сангре всего пару месяцев назад довелось растолковывать это Изабелле, притом экспромтом, затруднений не возникло. Мол, когда его побратим видит грядущее четко и ясно, как, к примеру, битву под Бортневом, значит, событие неизбежно произойдет, хоть ты тресни. Зато когда картина будущего предстает неясно, словно сквозь дымку, в него можно вмешаться и что-то изменить. И чем гуще туман, тем больше шансов.
Вот и суд над его батюшкой, равно как и его казнь, Улан тоже видел будто сквозь плотную кисею. Получается, еще можно что-то изменить. Именно над этим они вместе с побратимом сейчас и трудятся. Именно для того ему самому и требуется любая грамотка от московского князя с его печатью. А лучше две. Или три. Нужны они ему всего на пару-тройку дней, от силы на седмицу, после чего Дмитрий может вернуть их обратно в сундук, благо, в него, по собственным словам княжича, не заглядывают месяцами.
– Ну-у, коли так, нынче же попробую, – кивнул тот, но пока одевался, его обуяли сомнения.
Скрывать их он не стал. Дескать, битва под Бортневом – одно, но разве не может случиться, что побратим Петра увидел обычный сон, приняв его за вещий.
– Увы, – грустно развел руками Сангре и поинтересовался: – Ты сам часто видишь сны, где все происходит, как в тумане?
– Не-ет, – протянул княжич.
– И я нет. Представляешь, за всю жизнь ни единого раза.
