Впрочем, похоже, он снова попустительствует пороку, за который Корсден и другие уже порицали его — приверженности к излишнему анализу. Жрец откашлялся. — Но зачем тащиться сюда лично? Влияние Д'рек охватывает весь мир. Разве нельзя дотянуться до Змеи из любого места?
Корсден осторожно глянул на него, поднимая подстриженные брови. — Осторожнее, Тай. Ты можешь быть фаворитом Д'рек, но привычка задавать неудобные вопросы не осталась незамеченной.
Тайскренн лишь пожал плечами под черной рясой. — Факты не отметешь.
Корсден нашелся не сразу, сухо промолвив: — Увы, эти сумеют.
Они пошли в молчании. Потом друг поднял руки. — Вижу одного.
Тайскренн поднял глаза, моргая от блеска шпилей над головой. — Всего лишь отражение света на мозаичных витражах.
— Нет, нет. Он двигался. Они там, говорю тебе. Наглеют.
— Нам нет дела до повадок местных пауков.
Корсден склонил вытянутое, как у гончего пса, лицо. — Ну, иные последователи сказали бы, что это знак недовольства Д'рек.
— Недовольства? Кем?
— Ну… нами, разумеется. — Друг легко улыбнулся.
Тайскренн повел рукой: — Меня не заботят суеверия невежественных.
Корсден не ответил, лишь поджал губы, осуждая беспечность Тайскренна. Покашлял. — Тай… может наступить время, когда даже тебе придется обратить внимание на заботы окружающих.
— Не вижу, зачем бы, — отозвался он, слушая краем уха. Внимание его сосредоточилось на башнях, он искал признаки существования там знаменитых ядовитых пауков. Далеко не сразу жрец поглядел на приятеля, заметив и сдвинутые брови, и гримасу на губах. И начал искательным тоном: — Так ты о…
— Ничего, — вздохнул Корсден.
Путь оказался прегражден большим скопищем людей. Толпа была развеселой, слышался смех, высоко реяли знамена; дети размахивали червями, сделанными из красной и черной бумаги. Корсден задержал друга, схватив за локоть. — Казни продолжаются. Надо бы заглянуть по дороге.
Тайскренн застонал, стремясь вперед. — Д'рек избави меня!
Корсден не отпускал его. — Нет, нет. Тебе самому будет полезно показаться. Правая рука Демидрека посещает ямы. Пусть критики не назовут тебя мягкотелым, не способным исполнять волю Д'рек.
Он сдался, позволив Корсдену тащить себя. "Критики? Почему от них нет отбоя?"
Ямы казней занимали центр города Картула. Это были именно ямы. Грубо округленные, разных размеров и глубины. Не знающий обычаев города гость легко мог провалиться даже в мелкие ямы, что и происходило регулярно. Здесь существовали и простые цилиндрические выбоины в камне, глубиной в человеческий рост и шириной в сажень. Преступников, сковав цепями, сажали туда — ожидать наказания Д'рек. Каковое наказание приходило в виде пожирающих плоть гадов, случайно падавших или намеренно бросаемых в яму — кормиться негодяем. Или не приходило. Разница судеб наглядно показывала полноту власти Д'рек.
Самая большая яма имела в ширину четыре мерных цепи. Ее окружали высокие стены, за ними возвышались ряды амфитеатра. У этой, так называемой Гражданской Ямы двое жрецов нашли собрание лучших граждан Картула, любителей зрелищ. Тут заключались пари, сколько продержится тот или иной мужчина, женщина, дитя.
Тайскрен и Корсден взошли по крутому помосту. Они были в толпе, но наособицу — черные рясы возвещали их призвание, и люди тщательно избегали прикасаться к ним, дабы не нанести обиды.
Оставив позади обычных горожан, они пошли к боковой рампе, отведенной для жречества. Полукруг скамей был почти пуст. Несколько пожилых жрецов пятнали камень, выглядя как взъерошенные, ожидающие поживы вороны. Кое-кто заметил Тайскренна и встал, кланяясь из уважения к алому поясу — знаку наивысшего, после Демидрека, ранга.
Они с Корсденом заняли места впереди. За усыпанным костями дном ямы встала и поклонилась им Правосудящая (сегодня эту роль играла старая жрица, чьего имени он не смог припомнить). Тайскренн ответил на поклон.
Ряды сидений постепенно заполнялись, так что он удивился величине толпы; может быть, сегодня был праздник или день поклонения одного из младших божеств — Полиэли, Беру, Бёрн или Худа? Корсден завел беседу с одним из старших жрецов, и Тайскренн невольно покачал головой. Как типично для этого человека: легко сходится с кем угодно.
Когда беседа окончилась, Тайскренн заметил: — Впечатляющая толпа.
Корсден кивнул. — Да уж. Я уже указал на это Реутену, и он меня просветил. Сегодня нас ждет особенное зрелище.
— Убийца?
— Нет. Назойливая гостья. Жрица той надоедливой чаровницы.
Тайскренн искренне удивился. — Неужели? Королевы Снов? К нам проникли ее прозелиты? Изрядная наглость. Хотя… — он сложил кончики пальцев и поднес к подбородку, размышляя. — Интересная тема. Как можно схватить жрицу богини, якобы способной предсказывать будущее?
Корсден хихикнул. — Отличный вопрос. Богиня лжива, конечно же. Лишь в Д'рек можем мы видеть истину мира. Истину цикла смерти, гниения и обновления. Возрождения и возврата. Таково равновесие двух ликов Д'рек. Разрушение и Творение.
— Отлично сказано! — с одобрением вмешался согбенный жрец, тут же закашлявшись и выхаркнув полный рот слизи.
Тайскренн обменялся с Корсденом уклончивой улыбкой. Повисло молчание — увы, их беседа не могла остаться не подслушанной.
Пока шли малые казни — на глазах у воров их руки пожирались хищными личинками, коих специально разводит жречество — Тайскренн размышлял над жуткой литанией, которую провозгласил Корсден. Да, лишь одна Д'рек, самая древняя среди древних вер, подчеркивала великую истину: из смерти происходит жизнь, одно необходимо для другого. Искаженный культ Худа подошел близко, но в глазах принявших Д'рек его учение представляло лишь полумеру или ошибку. Ложный путь, говоря более возвышенно. Смерть есть не окончание, не итог. Скорее она — дверь. Дверь к преображению и служению грядущим поколениям. Самый краткий экскурс в окружающий мир способен убедить в том любого. Листья опадают, но вырастают вновь. Из гнили и праха растет новая жизнь. Это самоочевидно. Потому у Д'рек два лика. Мужской, разрушительный, и женский, сулящий процветание.
В яму опустили двоих, скованных цепью. Их закидывали рваными тряпками и гнилыми овощами. Должно быть, это развод. Решившиеся разорвать узы брака, естественно, должны быть преданы смерти. Кто может сказать, сколько людей не родится из-за безответственности этих двоих? Любое общество, любая почитающая рождение и размножение религия должны счесть разделение пар худшим из грехов. К чему славить святость жизни, если бесплодные эгоисты не побиваются камнями?
После свершения обычных казней жрецы приступили к "судилищу дня". Старуха Салин — Тайскренн вспомнил, наконец, ее имя — подняла руку, возвещая последнюю экзекуцию. В яму вели связанную женщину. Тайскренн удивился ее молодости. Вся в крови и ранах, одежда порвана. Однако подбородок был упрямо поднят, на лице гордость смешивалась с неверием.
Он одобрил это: в конце концов, тоже жрица.
Салин подняла вторую руку, призывая к тишине. — Итак, ты была приговорена к смерти. Позволяем тебе последнее слово — и я советую тебе молиться о снисхождении Д'рек.
Юная жрица Чаровницы
