Утрата иллюзий в некотором смысле похожа на потерю близких. И то, и другое частично разрушает наш персональный мир (то, что кажется нам «нашим миром» – совокупность разнообразных факторов, формирующих наше бытие, начиная с представлений о своем месте и заканчивая некоторыми привычками).
В обоих случаях важно не забывать, что как бы ни велика была боль утраты, бездна, зияющая на месте проделанных утратами дыр, только кажется абсолютно враждебной, а на самом деле она – наш подлинный дом. И вообще никакая не бездна, а что-то другое, пока неизвестно, что именно, но только потому, что у нас соответствующие органы восприятия отсутствуют (надеюсь, временно), а вовсе не потому, что там и правда ничего нет.
Что-нибудь да есть, факт.
(В связи с этим, конечно, сразу приходит в голову рецепт: растить свой персональный мир до таких размеров, чтобы никакой дыре от утраты не удалось разрушить его целиком. А то куда ж мы такие красивые, еще не разъяснившие бездну, денемся. Хороший, годный рецепт для жадных. Но лучше всего он работает в паре с рецептом для любопытных: в бездну вглядываться почаще. Вдруг там найдется что-то достаточно интересное, чтобы сразу, не дожидаясь рокового момента, включить в свой персональный мир хотя бы некоторые фрагменты ее.)
ФФобии
«Социофобией» часто называют поведение настолько разумное и адекватное, что впору удивиться, как еще не навесили ярлык «копрофобия» на вполне обычное для здорового человека нежелание есть говно.
Фонарики
Итоги года у нас такие, что в этом году гораздо больше жителей центра Вильнюса (насчет окраин не знаю, просто не успеваю отследить) украсили свои балконы и окна светящимися гирляндами. И не только ими, конечно, но фонарики заметней. Что делает каждый выход на улицу натурально походом в музей, в жанре световой инсталляции наши горожане удивительные молодцы.
Превратить эту красоту в отвратительное зрелище было бы проще простого: обязать всех владельцев балконов, выходящих на улицы (или вообще всех) их украшать. И штрафовать за невыполнение. Даже если деньги на это выделить из городской казны, все равно будет ужас, на всех балконах тут же повиснут блеклые, самые дешевые, кое-как, на отъебись намотанные гирлянды. Ну или (если всерьез заняться осуществлением плана всеобщей гирляндизации) одинаковые, сливающиеся в единую тщательно продуманную праздничную композицию, на которую как бы хороша она ни была, на третий примерно день станет тошно смотреть.
Это я не страшилки рассказываю, а показываю принцип: принуждение способно сделать отвратительным все, даже наивную рождественскую-новогоднюю красоту.
Принуждения в жизни современного условно цивилизованного человека так много, что почти все оно. Начиная собственно с режима дня, подходящего далеко не каждому. Причем в большинстве случаев механизм принуждения не законодательный, он базируется на глупости и страхе и описывается формулой: «Если я не делаю это, я нехороший неудачник» («и буду уничтожен», – добавляет инстинкт самосохранения, бесконтрольно управляющий сознанием).
В тех немногочисленных сферах деятельности, где жесткие социальные требования еще не сформированы (например, не украсившие свои балконы лампочками пока не считаются ленивыми неудачниками) повседневная радость и красота художественного (в широком смысле слова) жеста доступны каждому и рождаются как бы сами собой.
Принуждение экономит силы (как минимум позволяет не тратить их на выбор и волевое усилие), но исключает радость, которая сама по себе – идеальное топливо, дающее столько сил, что даже не задумаешься об экономии – зачем она? То есть традиционный вопрос: экономить или много зарабатывать? – но ставится он в такой области, где все, включая студентов, пенсионеров и обладателей непрестижных профессий, потенциальные богачи. Грех этот потенциал к свиньям собачьим сливать.
Формула
Разрешить себе собственное несовершенство – сделать его несущественным.
Фхтагн!
Ортодоксальное возвращение джедая в этом году пришлось ровно на Вальпургиеву ночь, по-моему, ужасно смешно.
Впрочем, днем из бывшей зеленой, а ныне златоглавой православной церкви на улице Басанавичюс массово выходили женщины с перебинтованными косынками головами и с таким интересным обреченным выражением лиц, словно у них не Христос вот-вот воскреснет, а Ктулху проснется. Впрочем, может быть, и правда проснется? А их по секрету заранее предупредили, чтобы успели выпить водки. Все-таки духовность, не хрен собачий. Совсем не собачий хрен!
Если Ктулху все-таки проснется, я ему даже завидую, потому что это, наверное, такое немыслимое счастье – проснуться и внезапно, без предварительной подготовки, которой мы, например, подвергаемся с конца января, увидеть вокруг всю эту нашу буйную запоздалую весну, насквозь пропитанную каминным дымом, что один только Ктулху и способен его пережить без единого микроинфаркта. (Вопрос знатокам: микроинфаркт ЧЕГО мог бы теоретически случиться у Ктулху? Микроинфаркт фхтагн!)
ХХолодная весна
Управлять погодой проще всего: пишешь, например, книжку, где наступила долгая холодная весна, и в окружающем мире тут же наступает долгая холодная весна. И все! Ничего больше делать не надо, даже с бубном плясать. Очень удобно.
Однако дикая слива напротив кафе «Rene» исправно зацвела позавчера, как только из кафе вынесли один (один!) уличный столик. Как и в прошлом году, она считает, что диким, близким к природе существам людям в этом вопросе следует доверять. У людей патамушта инстинкты!
Жизни стало так много, что писать о ней почти невозможно: не описывать же каждую минуту, а если не каждую, то непонятно, по какому принципу выбирать. С друзьями, которым удавалось меня заткнуть только поставив напротив тарелку с едой, придумали, что мне надо опубликовать рекламное объявление в газете: «Молчу за еду», – и ждать заказов. Но, елки, я зачем-то демпингую и молчу совершенно бесплатно, даже без еды. А все почему – всюду жизнь. Причем органическая. Но я ее все равно люблю. Такая вот удивительная девиация.
Когда любишь жизнь, каждая секунда ее туго фаршируется смыслом, да таким затейливым, что для описания его потребовалось бы как минимум полчаса. В столь непростых обстоятельствах обет молчания – сущее спасение, и черт с ней, с едой.
Художественные амбиции
Настоящие (т.е. годные, рабочие, способствующие развитию субъекта) художественные амбиции заключаются в стремлении к внятному (осознаваемому) эффективному взаимодействию с реальностью и, в идеале, изменению ее художественной волей.
Чтобы было совсем понятно: взаимодействие – это всегда диалог, то есть обмен. Это когда на всякую реплику (жест) приходит ответ. И следующая реплика (жест) художника формируется уже не от фонаря, а с учетом поступившего ответа.
Чтобы стало настолько понятно, что никто уже не отвертится: художественные амбиции можно (и, в идеале, должно) испытывать в рамках любой профессиональной или любительской деятельности. Художественные амбиции инженера, врача, огородника или, скажем, участника кросспостинга побуждают их стремиться к совершенству (совершенство вообще всегда результат сотрудничества с реальностью, а не с абстрактными идеями об устройстве реальности у себя
