Когда мы встречались с читателями, мне процитировали кого-то (имя не помню), сказавшего, будто художники делятся на две категории: «правильный художник в неправильном мире» и «неправильный художник в правильном мире». И спросили, кто в таком раскладе я.
А я и не знаю.
Ну то есть как – я знаю, что деление чего бы то ни было на две категории – всегда ложь, придуманная ради ублажения лености человеческого ума.
И еще я примерно знаю, что имел в виду автор процитированного изречения: многие люди (не только художники) описывают свои отношения с реальностью одним из описанных способов.
И еще я знаю, что я ничего не знаю (пришел, пришел тот светлый период жизни, когда это уже не цитата, а просто понимание сложности бесконечно огромного мира и ограниченности возможностей собственной человеческой, слишком человеческой головы). Исходя из этого, я, конечно, не пойми кто в не пойми каком мире (и это очень, очень близко к правде).
С другой стороны, «правильный» – это же просто вопрос доверия к перетасовавшему нас и бросившему на стол Игроку. Если нам кажется, будто Он – лось неразумный, тогда что-то безусловно должно быть неправильным: или я, или мир. Ну или вообще все, чего мелочиться.
Но если думать, будто Он знает, что делает, концепция не может не измениться. Все мы становимся правильными фигурами, правильно расставленными по местам на самой правильной сцене, какую только можно вообразить. Хотя вообразить, конечно, нельзя; в сцену тоже можно только верить.
И вот в эпицентре этого восхитительного сияющего незнания, скудной верой своей я утверждаю сияющий огнями неидеальный, но единственно верный мир, где люди, с большинством которых мне не о чем, незачем и неинтересно было бы говорить, радуются, обижаются друг на друга, плачут, целуются, садятся за стол, смотрят в окна, курят, выскакивают в ночь погулять с собакой, спят, видят сны.
Я хочу сказать, мне совершенно неинтересна вся эта людская суета. Я хочу сказать, она для меня священна. Потому что я доверяю Игроку, который устроил все именно так. А что меня не спросил, так это нормально. Было бы странно, если бы спросил.
Мне, будем честны, мало что нравится тут, в этой вашей реальности, зачем-то данной мне в слишком острых ощущениях. И именно поэтому она (нелепая реальность, данная зачем-то в ощущениях именно мне) стала идеальным полигоном для учений, цель которых – разбудить способность любить.
Поэтому совершенно неважно, кто я. И не очень важно, насколько правилен этот мир. Важно, что он действительно полон любви, которая льется натурально с неба вечным благодатным дождем. Мне каждый день удается промокнуть под ним насквозь. А кому не удается, не беда, не все сразу. Ни одному живому (в высшем, не биологическом смысле слова) этой участи не избежать.
Будьте живыми, пожалуйста. Мы все трогательные такие дураки, органические на всю голову.
Когда-нибудь на небесах (в сияющем лотосе, где угодно, на ваш выбор) будем вспоминать, как подписались статистами в этот самодеятельный спектакль о жизни на планете Земля, поржем. И сентиментально заключим, что это были хорошие времена.
И вот оттуда, из нашего общего далекого, но неизбежного прекрасного будущего, из самого центра сияющего лотоса, с самой вершины горних небес я шлю всем нам сюда бутылку с письмом, в котором сказано: «Чуваки! Хорошие времена – это уже вот прямо сейчас».
Короткий путь от трамвайной остановки до нашего отеля выглядит так: надо выйти на платформу, оглядеться по сторонам, сделать вывод, что лет пять в этих краях отбушевал зомби-апокалипсис (у тогдашних зомби давным-давно вышел срок годности, поэтому их уже тоже нет), полчаса спустя отловить чудом выживших аборигенов, расспросить их о дороге, содрогнуться, пройти мимо бараков с изображениями овчарок, нырнуть под мост, по узкой темной дорожке подняться на железнодорожную насыпь и идти через лес вдоль путей в полной темноте, освещая себе путь фонариком – как это, нет фонарика? Ну, пеняйте на себя. У меня есть.
Пока идешь через лес в полной темноте, думаешь, что аборигены пошутили (перепутали, не сумели правильно объяснить по-английски, решили обманом завести тебя в темный лес и там съесть). Ну, то есть не то чтобы вот прям думаешь, но минут пять спустя подобные мысли как бы невольно возникают в голове, как бы сами собой. Потому что тьма сгущается, рельсы бесконечны, никаких намеков на близость большого отеля нет, и ясно же, что…
Но если достаточно долго идти в полной темноте, наступая в бледное пятно света своего фонаря, в какой-то момент видишь на тропе два больших черных камня (вроде Черных Камней Гингемы в пустыне, отделяющей Волшебную Страну от человеческого мира), проходишь между ними, и впереди сразу появляется освещенная фонарями поляна, окружающая отель. И между нынешним тобой и недавним путником, шагавшим по темному лесу без особой надежды однажды куда-то прийти, сразу возникает бездна непонимания. Совершенно не укладывается в голове, что этот бедный придурок, ощущавший темный лес бесконечным, а бледный луч своего фонаря – единственным источником света во Вселенной, и есть ты.
Какое, к черту, «я»?! Я – нормальный человек, только что добравшийся от трамвайной остановки до отеля кратчайшим путем, без намека на приключения, какие могут быть приключения, помилуйте. Какая ерунда.
Нечего и говорить, что все последующие прогулки по этому маршруту становятся просто приятными прогулками. Ничего особенного в них больше нет (особенно если у вас по-прежнему есть фонарь).
И если это не метафора всей нашей жизни, то даже и не знаю, что тогда она.
Кто-то из знакомых недавно спрашивал себя, удалось ли дать (рассказать, объяснить, показать) подросшему уже ребенку то, что поможет ему быть счастливым. Понятно, что вопрос риторический, и ответа на него быть не может. Но я теперь весь день думаю, какую информацию о жизни сейчас, задним числом, хотелось бы получить в подростковом возрасте? Сейчас-то понятно, чего мне (именно мне, а не среднестатистическому коту Шредингера в вакууме) больше всего не хватало – если не для счастья (которому еще поди дай определение, не залезая в разговоры об энергетической природе человека и не стряхивая с себя маленьких зеленых чертиков, которые в ходе таких разговоров налипают),
