С распространением больниц оказалось, что они гораздо больше подходят для размещения немощных стариков, чем дома призрения. Именно благодаря больницам приюты в конце концов опустели. В пятидесятые годы такие заведения закрывались одно за другим: ответственность за пожилых людей, признанных неимущими (paupers), передали отделам социального обеспечения, больных же и инвалидов распределили по больницам. Однако больницы не могли вылечить хронические недуги и старческую немощь, они не спасали от бремени лет, поэтому их теперь переполняли люди, которым просто некуда было идти. Больницы обратились за помощью к лоббистам в федеральной администрации, и в 1954 году законодатели создали условия для финансирования независимых отделений, обеспечивающих уход за пациентами, нуждающимися в продолжительной реабилитации. Так зародились современные дома престарелых (nursing homes)[64]. Они никогда не ставили перед собой задачи помочь человеку пережить беспомощность в преклонном возрасте. Эти дома строились, чтобы освободить койко-места в больницах, – именно поэтому их и называют “домами с сестринским уходом”.
Именно таков подход современного общества к проблеме старости. Системы, которые мы построили, практически всегда призваны решать какую-то другую задачу. По выражению одного ученого, описывать историю домов престарелых с позиции самих пожилых людей – это все равно что
описывать освоение Дикого Запада от лица мулов: да, они там были, и важнейшие события тогдашней истории, несомненно, повлияли и на мулов, но никто не обращал на интересы последних ни малейшего внимания[65].
Второй рывок в развитии домов престарелых в Америке тоже произошел случайно. Система медицинского страхования для пожилых людей и инвалидов Medicare, введенная в 1965 году, покрывала пребывание и лечение лишь в таких учреждениях, которые соответствовали определенным стандартам медицины и безопасности. Значительное количество больниц, особенно на юге, этим стандартам не отвечало. Законодатели опасались массового возмущения пожилых пациентов с картами Medicare, которым теперь откажут от лечения по страховке в местных больницах. Поэтому Бюро медицинского страхования предложило понятие “удовлетворительного соответствия” (substantial compliance): если условия в больнице “приближались” к стандартам Medicare и администрация больницы ставила перед собой задачу их улучшить, больница получала право на участие в страховой программе. Эта категория была чистой воды фикцией, не имевшей никаких оснований в законе, зато решала проблему без особых осложнений: в конце концов, практически все больницы и в самом деле старались улучшить условия. Однако решение бюро давало зеленый свет и домам престарелых, из которых лишь единицы удовлетворяли даже минимальным государственным стандартам, например располагали круглосуточным сестринским постом или принимали должные меры противопожарной безопасности. Тысячи таких учреждений получили лицензии по критерию “существенного соответствия”, и количество домов престарелых стремительно возросло: к 1970 году их было уже 13 000. Возросло и количество случаев дурного обращения и халатности. В том же году в городе Мариетта в штате Огайо – в соседнем с ними округе – произошел пожар, в котором погибли 32 обитателя местного дома престарелых. В Балтиморе в доме престарелых разразилась эпидемия сальмонеллеза, унесшая жизни 36 человек.
Со временем требования ужесточились. Сложности в обеспечении безопасности и должного врачебного ухода удалось преодолеть. Пациентам домов престарелых больше не грозила смертельная опасность. Однако одна проблема – главная – никуда не делась. Заведения, в которых половине из нас приходится провести в среднем год жизни, а то и больше, строились на самом деле не для нас.
Однажды утром, в конце 1993 года, Алиса упала у себя в квартире. Она была одна, и нашли ее лишь через несколько часов, когда Нэн забеспокоилась, что Алиса не подходит к телефону, и послала Джима проверить, все ли в порядке. Джим обнаружил Алису в гостиной, она лежала на полу у дивана в полубессознательном состоянии. В больнице ей поставили капельницу, взяли анализы, сделали рентгеновские снимки. Никаких переломов, никаких признаков черепно-мозговой травмы. Все было хорошо. Врачам так и не удалось найти никаких причин падения, помимо общей слабости.
Когда Алиса вернулась в “Лонгвуд-Хаус”, ее стали уговаривать перейти в отделение сестринского ухода. Она наотрез отказывалась. Ни за что. Сотрудники уступили. Стали чаще заходить ее проведать. Рабочий день сиделки Мэри удлинили. Но вскоре Джиму позвонили и сообщили, что Алиса снова упала. С ней нехорошо, сказали ему. Скорая увезла ее в больницу. Когда Джим туда приехал, Алиса была уже в операционной. Рентген показал перелом шейки бедра – кость сломалась, словно ножка бокала. Хирурги-ортопеды скрепили место перелома длинными металлическими штифтами.
На сей раз Алиса вернулась в “Лонгвуд-Хаус” в кресле-каталке, и теперь ей требовалась помощь во всех повседневных делах – она не могла ни мыться самостоятельно, ни одеваться, ни посещать туалет. У нее не осталось выбора, пришлось перебраться в отделение сестринского ухода. Ей сказали, что есть надежда, что благодаря лечебной физкультуре она снова сможет ходить и вернется в свою квартиру. Этому не суждено было случиться. Алиса до конца жизни была прикована к инвалидному креслу и подчинялась жесткому режиму отделения.
Никакого уединения, никакой возможности управлять событиями. Почти все время Алиса была одета в больничную рубашку. Она просыпалась, когда ей велели, мылась и одевалась, когда ей велели, ела, когда ей велели. Она жила в одной палате с теми, кого к ней подселяли. Соседки постоянно менялись безо всякого учета мнения Алисы, все они страдали когнитивными расстройствами. Некоторые были тихими. Но одна не давала ей спать по ночам. Алиса чувствовала себя словно в темнице – как будто ее посадили в тюрьму за то, что она состарилась.
Социолог Ирвинг Гофман еще полвека назад в своей книге Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates (“Приюты: эссе о социальном положении душевнобольных пациентов и других заключенных”) сравнивал дома престарелых с тюрьмами[66]. Дома престарелых, наряду с военными тренировочными лагерями, сиротскими приютами и психиатрическими больницами, Гофман отнес к “тоталитарным институтам” – учреждениям, по большей части исключенным из остального общества. Он писал:
Базовое социальное устройство современного общества таково, что человек обычно спит, развлекается и работает в разных местах, в обществе разных людей, по разным правилам и без какого-то общего рационального плана.
Напротив, тоталитарные институты разрушают барьеры, разделяющие разные сферы жизни. Гофман перечислил, как именно они это делают.
Во-первых, все аспекты жизни сосредоточены в одном и том же месте и вся жизнь проходит под надзором одной и той же обладающей властью администрации. Во-вторых, в каждой
