– Геральдо, – позвала мать, но муж не ответил. Он окаменел, как и другие пассажиры, под ярким белым лучом прожектора.
Мотор лодки – настоящий мотор, подвешенный к настоящему гребному винту, – с ревом ожил.
– Геральдо, – повторила мать. – Началось.
– Нет, – ответил он. – Кончилось. Для всех нас.
Луч прожектора повернулся к ним.
– Нет, – тревожно ответила мама, положив ладони на набухший живот. – Я хочу сказать, началось! Ребенок вот-вот родится!
Остальные с удивлением повернули головы.
Изабель уселась в лужу на днище. Она не знала, что думать, что чувствовать. Она вспоминала все: радостное возбуждение, вызванное отъездом с Кубы, усталость после шторма, ужас от гибели Ивана, облегчение при виде огней Майами, отчаяние от встречи с катером береговой охраны и осознания, что они никогда не доберутся до Америки. И вот теперь мама рожает! Рожает братика! Изабель могла только сидеть, безучастно глядя на это. Ей было нечем помочь.
Только Луис заметил, как прожектор скользнул по воде мимо них и показал на другую точку.
– Это не за нами. Береговая охрана охотится за кем-то еще.
– Другие кубинцы? – спросила Амара.
– Не важно! – отмахнулся сеньор Кастильо. – Теперь у нас есть шанс. Гребите к берегу! Быстро!
Изабель осторожно взглянула на мать, но все-таки схватила кувшин для воды, переделанный в совок, и стала грести настолько яростно, насколько хватало сил. Ее примеру последовали Лито, Амара и семья Кастильо.
– Только потише, – прошептал дед. – Звуки очень далеко разносятся по воде.
– Ой! – вскрикнула мать.
– Ш-ш-ш, Тереза, – взмолился муж, сжимая ее руку. – Не рожай пока! Дождись, когда мы доберемся в Америку!
Мать стиснула зубы и кивнула. На глазах выступили слезы.
Огни Майами приближались, до берега все еще было далеко. Изабель огляделась. Во мраке она смогла различить огни судна береговой охраны, а рядом другой силуэт. Какие-то неясные фигуры сновали туда-сюда между ними.
Должно быть, брали беженцев на борт, чтобы отправить на Кубу.
– О-о-ой! – снова вскрикнула мать, и ее голос в тишине прозвучал, как пушечный выстрел.
– Гребите, гребите, – прошептал сеньор Кастильо.
Они подобрались так близко! Изабель уже видела окна отеля, в которых горел свет и в которых он был выключен, слышала бонго, выбивающие ритм над водой. Звучала румба.
– Течение уносит нас на север, – пробормотал Луис. – Мы не попадаем в Майами.
– Не важно. Главное – встать на землю, и тогда мы в безопасности, – прохрипел измученный Лито. – Нельзя, чтобы нас поймали на воде. Гребите!
– О-о-о-ой! – завопила мать Изабель. Ее голос казался громовым раскатом.
БИП-БИП!
Катер береговой охраны издал тот же звук, что и раньше. Прожектор снова включился, и луч осветил лодчонку. Их обнаружили!
– Нет, – всхлипнула мать. – Нет! Я хочу родить ребенка в Америке!
– ГРЕБИТЕ! – завопил сеньор Кастильо, плюнув на предупреждение вести себя тише.
Позади снова взревел мотор.
Изабель гребла с такой силой, что ее жалкое весло-кувшин гнулось. Слезы лились по лицу, она сама не знала почему: от отчаяния, страха или усталости. Она понимала одно: они еще слишком далеко от берега. И катер охраны перехватит их до того, как они достигнут Майами.
Махмуд
Венгрия. 2015 год
16 дней вдали от домаСирены, солдаты, кричавшие в мегафоны, вопли, взрывы. Махмуд не понимал, что происходит вокруг. Он лежал на земле, свернувшись комочком, отчаянно пытался дышать, но ничего не получалось. Глаза словно жалили пчелы, а нос превратился в котел с горящими химикатами. Махмуд издавал сдавленные, булькающие звуки, нечто среднее между визгом и хныканьем. После всего, что было, он умрет здесь, на границе Сербии и Венгрии.
Грубые руки подхватили Махмуда с земли и потащили куда-то. Его кроссовки скребли по грязной дороге. Он по-прежнему ничего не видел, не мог заставить себя открыть глаза, но чувствовал, как грудь поднимается и тончайшие струйки воздуха добираются до легких. И Махмуд жадно пил их.
Потом его бросили на землю. Кто-то завел его руки за спину и связал тонкой полоской пластика, который болезненно стягивал кожу.
Махмуда снова подняли и швырнули на металлическое дно грузовика. Он лежал, по-прежнему хватая губами воздух, пластиковая стяжка безжалостно врезалась в запястья. Все больше людей бросали в грузовик рядом с Махмудом. Потом он услышал, как двери захлопнулись, мотор завелся, и машина сорвалась с места.
Дыхание Махмуда постепенно выровнялось. Он даже смог сесть и открыть распухшие глаза. В фургоне без окон стояла темнота. Но Махмуду удалось рассмотреть еще девять человек. У них были красные глаза, они плакали, кашляли и были связаны точно так же, как он. Включая отца.
– Папа! – крикнул Махмуд и пополз на коленях по дну раскачивавшегося грузовика. Вскоре он почти упал на отца, они прижались лбами друг к другу.
– Где мама и Валид? – спросил Махмуд.
– Не знаю. Потерял их в этом хаосе, – сознался отец. Его глаза покраснели, а лицо было мокрым от слез и слизи. Выглядел он ужасно, и Махмуд понял, что, должно быть, выглядит так же плохо.
Он думал, что фургон скоро остановится, но они продолжали ехать.
– Как думаешь, куда нас везут? – спросил Махмуд.
– Не знаю. Не могу дотянуться до телефона. Но мы сидим здесь довольно долго. Может, нас везут в Австрию?
– Нет, – ответил кто-то. – Нас везут в тюрьму.
В тюрьму? За что? Махмуд удивился. Они всего лишь беженцы! И не сделали ничего дурного.
Фургон остановился, и всех повели в здание, которое один из солдат назвал «Иммиграционным центром предварительного заключения». Но Махмуд сразу увидел, что это настоящая тюрьма: длинное одноэтажное здание, окруженное оградой из колючей проволоки, которое охраняли венгерские солдаты с автоматами.
Один из них перерезал стяжку на запястьях Махмуда. Тот ожидал, что облегчение будет мгновенным, но онемевшие руки стало жечь, как огнем. Это было похоже на иглы, которые впивались в ногу, если долго на ней спать, только в тысячу раз сильнее.
Махмуд вскрикнул от боли. Руки тряслись. Но его и отца тут же втолкнули в камеру со стенами из шлакобетона с трех сторон и решеткой спереди. Вместе с ними поместили еще восьмерых. Камеры по всему коридору были заполнены беженцами.
Солдат захлопнул решетчатую дверь и запер на электронный замок.
– Мы не преступники! – закричали мужчины. – Мы не просили гражданской войны! Не хотели покидать наши дома!
– Мы беженцы! – завопил Махмуд, не в силах больше молчать. – Нам нужна помощь!
Солдат, не обращая на них внимания, отошел.
Махмуд снова ощутил собственную беспомощность и стал злобно пинать решетку. Из других камер слышались такие же яростные крики и оправдания. Но скоро их заглушила перекличка разлученных членов семей, пытавшихся найти друг друга, поскольку разглядеть что-то из камер было невозможно.
– Фатима! Валид! – окликнул отец, и Махмуд стал ему вторить.
Но если мать и брат и были здесь, они не
