Записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни

причесанные.

Мне нравится раз в два месяца ходить в парикмахерскую, где дважды вымоют те несколько волосков, которые еще остались у меня на голове.

– А как вас постричь?

– Как-нибудь помоднее. И не спешите. Время у нас есть.

– Подстригу вас на свой вкус. Будете настоящим красавцем.

Я много лет стригусь у своего парикмахера, и этот маленький обмен любезностями никогда не надоедает.

пятница 28 июня

Сегодня 28 июня, а во всех комнатах радостно гудят печки. Выражаясь фигурально. Ведь у нас центральное отопление. Как обычно, термостаты установлены на максимально допустимые 23 градуса, и в коридоре нижнего этажа замечена первая зимняя куртка. Вчера, в самый жаркий день, температура на улице не поднялась выше четырнадцати градусов.

Постараюсь днем ничего не есть или есть как можно меньше, имея в виду наш званый ужин. Да это и нетрудно. По мере старения аппетит слабеет. Иногда приходится впихивать в себя еду. К счастью, теперь можно взять на завтрак только напитки, а на ланч выбрать что-нибудь жидкое и проглотить без всякого удовольствия. Состояние здоровья Эверта тоже не улучшает аппетит.

Мой старый смокинг немного великоват. Правда, вычищен превосходно. В конце концов, с новой рубашкой он еще вполне сойдет. Когда я отправился во “Фроом и Дреесман” менять ту, что оказалась велика, мной занялась любезная продавщица-марокканка: измерила окружность шеи и длину рукава, после чего извлекла из контейнера рубашку нужного размера.

В общем, я себе внушаю, что выгляжу еще вполне пристойно. Даже купил флакончик духов. Попробовал несколько разных капель на руке, но они немедленно образовали какую-то неразличимую смесь запахов. Это не входило в мои намерения, нужно было спрыснуть духами полоску специальной бумаги. В конце концов продавщица подобрала то, что, по ее мнению, подходит именно мне. А также моему кошельку.

суббота 29 июня

Низкий поклон Антуану и Рие за прием в народном ресторане “Chex Travemundi”[18]. Никогда в жизни я так вкусно не ел. Шесть перемен! Блюда сервировались без спешки, спокойно, порции – в самый раз для пожилых, а какое приятое общество… Великолепный вечер. Мы просидели за столом с пяти до десяти, в перерывах между блюдами пели, а потом все вместе заковыляли домой. К счастью, я пил умеренно, а иначе бы сейчас помирал от похмелья.

После аперитива Эверт взял слово и произнес пламенную речь во славу наслаждения жизнью и радостей дружбы. Он хорошо подготовился. В конце речи вскользь упомянул о том, что в понедельник отправится на денек-другой отдохнуть. В больницу “На реке Эй”. И сообщил о часах посещения.

– А тому, кто сегодня вечером промолвит об этом еще хоть слово, я запущу в башку вот этим карпаччо из лангуста.

И сразу воцарилась тишина.

Потом Граме провозгласил тост за Эверта, и лед тронулся. Зазвучали заздравные тосты, песни и стихи, и даже была организована небольшая викторина на предмет еды. Жаль, что я многое забыл.

В полдень начнется “Тур де Франс”. Мне предстоят три недели, когда я буду занят днем. Я люблю эти бесконечные прямые эфиры. В первые часы слушаю бельгийского комментатора, а под конец, когда напряжение возрастает, включаю радио “Тур де Франс” и смотрю трансляцию по телевизору.

воскресенье 30 июня

Полдела сделано. Ровно шесть месяцев назад я начал вести дневник. Пять или шесть дней пропущено из-за болезни. Недурно, да? Это не само получилось. Сюжеты не всегда возникают спонтанно, и слова нужно осторожно взвешивать. Но обет писать обостряет взгляд и держит в форме. Услышав что-то занимательное, я должен это запомнить, ведь память – одно из самых слабых звеньев нашей хрупкой жизни. Спасает положение маленькая записная книжка, но ею нельзя пользоваться открыто. Подозрительные взгляды подстерегают повсюду.

– Вы все время что-то пишете, Хендрик. Прочтите что-нибудь.

– Я работаю над мемуарами. Когда закончу, каждый сможет их прочесть.

Большинство желает знать, пишу ли я о них самих, а я отвечаю, что пишу, но без упоминания имен, и, чтобы успокоить собеседников, добавляю:

– Только позитив, разумеется!

Это их устраивает, но они считают, что я малость чокнулся на своих мемуарах.

“Тур де Франс” стал меня пугать. В прошлом и позапрошлом году было столько травм, гонщики так часто грохались на асфальт, в том числе всегда несколько ребят из Нидерландов, что у меня пропадало всякое удовольствие от зрелища. Нынешнее начало тоже не сулит ничего хорошего. Первым снова рухнул наземь национальный лузер Джонни Х. К счастью, он врезался в рекламный щит, а не в колючую проволоку. Потом произошло еще несколько падений. Жаль, что так быстро освободили автобус, чуть не застрявший под финишной аркой. А какой нехилый мог бы разразиться скандальчик.

Июль

понедельник 1 июля

Утром Эверт на такси уехал в больницу. Я только что ему звонил. Сейчас он лежит в ожидании хирурга, оперировавшего его в прошлый раз.

– Не то чтобы он мой закадычный друг, но докторов не выбирают.

Законы свободного рынка на докторов не распространяются. По крайней мере, когда речь идет о страховой медицине. Разумеется, если вас зовут Беатрикс, – другое дело. Впрочем, может, она просто дополнительно застрахована?

Никому не известный бельгиец, который никогда не выигрывал ничего существенного, на десять метров опередил напирающую группу соперников и выиграл этап “Тур де Франс”. Даже если вы не любитель велосипедного спорта, вы рады, когда Мальчик-с-пальчик побеждает великана, а Давид – Голиафа. Я люблю неудачников. Хотя бы за то, что они не хнычут, когда проигрывают.

Гритье написала самой себе длинное письмо и приклеила его к кухонному шкафчику. В нем она сама себе напоминает, что у нее альцгеймер, и оценивает всевозможные проблемы, какими это чревато. Советует себе сохранять присутствие духа, когда внезапно съедет с катушек. Заканчивается письмо так: “Катушки – еще не все. С приветом, Гритье”. Ее обращение к самой себе так трогательно. Она своеобразно относится к своей болезни. Спросила меня, как потом среагирует на свое же письмо. Но к тому времени, когда я найду ответ, она уже вряд ли меня поймет. Сюрреалистическая ситуация.

вторник 2 июля

Эверт боится потерять как минимум еще несколько пальцев. Хирург выглядел очень озабоченным.

– Вы недовольны результатом вашей работы? Той, что вы проделали в прошлый раз? – спросил его Эверт.

Да нет. Доктор не стал бы так формулировать. Он предпочел говорить о “непредвиденных осложнениях”. Не родился еще тот доктор, который искренне признает, что совершил ошибку. И пекарь может ошибиться, но подгоревший хлеб не представляет опасности для жизни. А если хирург ампутирует не ту ногу… значит, ошиблась сестра – поставила крестик не на том месте в истории болезни. Высоким деревьям достается много ветра, но у них всегда есть страховка от урагана. Едва запахнет жареным, медицинские светила срочно оказываются где-то в другом месте и снова на высоте. С сохранением прежней зарплаты.

Эверта будут оперировать в четверг.