— Там же течение сильное, как вам удалось-то? — изумилась я.
Дин словно не слышал, погрузившись, видимо, в свои кошмарные воспоминания.
— Потом мы услышали вой стаи, который ни с чем не спутаешь… а когда нашли ваши ботинки у обрыва… я решил, что если опоздал в очередной раз, то…
— Не надо, не говори! — лихорадочно зашептала я, подавшись к нему теснее, и обняла за шею. Про «то» я не хотела ни слышать, ни думать, зная его характер и былое.
Дин послушался:
— Луна милостива, вы стояли живые у стены наверху, и я понял, что никогда и ни за что не отдам вас никому…
— Боюсь, Шай не согласится, как и Эльса, остаться с тобой навечно! — весело улыбнулась я, чтобы перевести разговор в другое русло.
— Ее отсутствие в своем доме я переживу, — усмехнулся Дин. — Пусть Шай за Эльсой отныне следит, у меня теперь другая головная боль, менее прыткая и безголовая, нежели племянница, но, боюсь, неприятности и за тобой толпой ходят.
Обижаться я не стала, потерлась носом о его висок, наслаждаясь запахом, и заявила:
— Лучше признайся, что тебе нравится кого-то опекать, командовать, раздавать указания, важничать, быть самым главным и…
— Нет, просто я хочу тебя, — Дин оборвал меня, отклонился и заглянул мне в глаза. — Себе! Навсегда!
Я широко улыбнулась, меня словно накрыло волной — радостной, теплой, светлой — до мурашек по коже. Дин все понял по моему лицу, вон как глаза заблестели, да по-хозяйски погладил по спине, бедрам. Поэтому решилась на откровенность:
— Неужели уже полюбил?
Хотела спросить с вызовом, а вышло неуверенно. Дин блеснул белоснежными клыками, ласково потерся носом о мой висок и сам спросил:
— А ты меня?
Я прикусила губу, опустила голову, спрятавшись от цепкого взгляда, и уныло выдохнула:
— Угу.
— Моя ты хорошая! — с облегчением, тихонько засмеялся Дин, взял в ладони мое лицо и приник к губам.
Затем, налюбовавшись моими горящими от смущения щеками, увел ужинать. Весь вечер не отпускал, ни о чем не спрашивая, обнимая, как бы оплетая собой, отвлекая от дел и смущая. Не привыкла я к такой близости на глазах у всех. Да еще посматривал любимый на других мужчин тяжело, верно, предупреждал, как собственник, чтобы ни-ни…
Вот разошелся-то тигрище. Ну кто в здравом уме на меня покушаться, в смысле охотиться, будет, когда он всем сказал — мое. Тем более мы с Эльсой себя показали — рассудительный оборотень подобных нам кошек стороной обойдет, причем девятой. Даже Глен вон уже лишь посмеивается уголками губ, поглядывая на нас с Дином. Ну хоть остальные отходящие от бойни, выздоравливающие мужики знай себе наяривают вкусную уху да привычно ухмыляются и пошучивают о другом.
К моей огромной радости и благодарности, ни один обозник даже словом не обмолвился, не прошелся по наши с Эльсой души, ни одной жалобы не высказал за кровь пролитую, риск смертельный да время потерянное. К ночи я чуть не плакала, так расчувствовалась от признательности южанам — сильным, справедливым и учтивым. Похоже, они все-все понимали, видели в моих глазах.
Заснула я сегодня сразу, без разговоров и сомнений юркнув в объятия Дина, не ставшего оборачиваться. Побывав на пороге смерти, поняла, что нечего больше самой себя бояться и обмана с его стороны. Будь что будет, пусть моя любовь расцветает в полную силу. И он непременно ответит мне тем же. Ведь равнодушный не кидался бы сломя голову в самую гущу душников, не прыгал в реку с обрыва, не дрожал от страха, что потерял двух… дурех непутевых, не обнимал так. В общем, хороший мужчина, надежный, достойный…
* * *— Кошечки, уберите волосы и натяните кепки пониже, пожалуйста, — придержал коня у нашей телеги Дин.
Я кивнула и полезла за кепкой. Парнишки так парнишки.
— Да вроде никто не пялится, — привычно уперлась Эльса, бросив игривый взгляд в спину Шая. Вдруг да оглянется на нее, красавицу.
И Стальной волк оглянулся, многозначительно прищурился. А затем, к общему удивлению праздных наблюдателей, своенравная девица опустила глазки, спешно сунула косы за воротник свободной рубахи и сверху тщательно прикрыла пологом. Козырек чуть не до носа надвинула.
Но еще больше все удивились, когда Шай мягко, благодарно улыбнулся Эльсе. У нее даже нос порозовел от удовольствия, а уж голубые глазищи и вовсе в озера счастья превратились. А ведь волк своей кошке ни словечка не сказал, улыбкой будто приласкал за послушание, и все — влюбленная блаженствует.
А я почувствовала себя обделенной. Посмотрела на Дина, ожидая такую же ласковую улыбку, да только напрасно. Он тихонько ухмылялся, поглядывая на друга и племянницу. Одно расстройство. Впрочем, переживала я недолго: от головы обоза пронесся предупреждающий свист. Через некоторое время мимо нас проехал встречный обоз. Шакалы-охранники там походили на злобных ежей, чуть что, готовых пустить иголки в ход.
Я насторожилась, когда Дин зачем-то догнал проехавший обоз. Затем быстро переговорил с парнишкой, сидевшим на задке груженой телеги, обменялся с ним чем-то и вернулся. Спешился и пошел рядом, протянув мне кулек, свернутый из коры обшеры:
— Савери, это тебе для настроения, чтобы путь слаще показался.
Я смущенно взяла кулек, потянула носом узнать, что же мне подарили: древесно-пряный запах обшеры смешивался со сладковатым лакрицы и ягодной кислинкой.
— Лакричные мармеладки? — опередила меня Эльса. А потом с намеком, заискивающе добавила: — Ой, дядюшка Дин, так ты их у мальчишки купил? Целый кулек, и какие красивые, ягодным соком крашенные… вкусные, наверное.
— Спасибо, Дин, — обрадовалась я.
Достала одну тонкую мармеладку и обхватила губами, откусывая самый кончик, чтобы посмаковать сладость. Зажмурилась от удовольствия: не приторно, вкус ягод и лакрицы растекался во рту — какая прелесть! Открыла глаза, чтобы еще откусить, — и встретила обжигающий взгляд Дина, обращенный на мои губы. Он широко шагал, вцепившись когтистой рукой в
