Катя, ты сейчас примерно как эта женщина на меня смотришь. Я что-то не то говорю?
ГОРДЕЕВА: Я готовлюсь задать ожидаемый вопрос: “Оно того стоило?”
ХАМАТОВА: Конечно – да. Причем во всех смыслах. Это невероятный опыт – раз. Я стала настолько популярной, что это позволило фонду стать известным там, где о нем еще не знали, – два. Все “наши” дети перебывали на льду, а все артисты и фигуристы – в больнице, – три. И, наконец, мы собрали кучу денег. В пиковый месяц катания, я очень хорошо помню эту сумму, мы собрали одиннадцать миллионов рублей. Это значит, что в соседние месяцы собирали немногим меньше. И только благодаря конькам. Представляешь?
А еще, знаешь, я такой поддержки никогда в жизни не чувствовала. Они ведь действительно болели за меня всей больницей. Мне было важно об этом знать.
Вечером 8 ноября 2008 года у кинотеатра “Кодак-киномир” собралась, хлюпая грязью, самая несветская и необычная группа приглашенных на премьеру фильма Алексея Германа “Бумажный солдат”. Группа решала: уместно ли пойти в кинотеатр с цветами или никакой возможности подарить их не будет. На премьеру Чулпан пригласила всех знакомых врачей РДКБ, а еще волонтеров и сотрудников фонда “Подари жизнь”, а еще – родителей со взрослыми детьми, которым врачи позволили выйти из больницы. Группа так волновалась, что решила держаться вместе. Цветы решили купить и, если не получится вручить на сцене, отдать потом, после фильма. “А если нам не понравится?” – спросил кто-то тонким голосом. “Чулпан? Нам? Не понравится?” – поднял бровь профессор Алексей Масчан. Он был, пожалуй, самый авторитетный член группы, к тому же врач. И никто не стал спорить.
Приглашенным “от Чулпан” в кинотеатре был зарезервирован целый ряд. На нем висели таблички: “Подари жизнь”. От неловкости зачем-то купили в фойе попкорн. С огромными ведрами попкорна так и просидели все два часа. Никто не заметил, как сразу после представления съемочной группы “Бумажного солдата” Чулпан спустилась со сцены и села в ряд “Подари жизнь”. У нее были ледяные руки. И сама она дрожала.
Ближе к финалу два доктора по соседству стали шептаться: “Интересно, сколько лет они снимали фильм?” – спросил один. “Года два, наверное, или три. Потом монтаж около года, – авторитетно ответил собеседник (да, конечно, это был профессор Алексей Масчан). И продолжил: – В этом году Чулпан не могла сниматься, у нее же был «Ледниковый период»”.
Чулпан, уткнувшись в коленки, то ли плакала, то ли хохотала.
На 65-м Венецианском кинофестивале “Бумажный солдат” Алексея Германа получил “Серебряного льва” за лучшую режиссуру и премию “Озелла” за лучшую операторскую работу.
Пара Чулпан Хаматова и Роман Костомаров выиграла сезон 2007/08 года “Ледникового периода”. Победителям в эфире был обещан суперприз, автомобиль “шкода”, но он вручен не был.
За четыре месяца постоянного присутствия Чулпан Хаматовой и фонда “Подари жизнь” в эфире Первого канала было собрано около восьмидесяти миллионов рублей.
Дочери Чулпан, четырехлетняя Ася и пятилетняя Арина, называли партнера Хаматовой по “Ледниковому периоду” “мамин катун” и отказывались болеть за маму, потому что слово “болеть” для них связано с больницей, а про больницу они уже знали значительно больше, чем положено детям их возраста. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА
Глава 15. Больница
Зима 2008 года. Вечер, почти ночь. В отделении общей гематологии Российской детской клинической больницы полумрак. Кто-то из мам моется в душе, кто-то стирает, кто-то, сменяя друг друга, готовит на кухне. Кто-то, пользуясь редкой возможностью, бежит покурить.
Курят на задней лестнице отделения. Там продавленный диван, заклеенное желтой бумагой окно и стоматологическая плевательница, приспособленная под пепельницу. Там родители наконец могут говорить вслух то, что думают и чувствуют. Там – слезы, страхи, горе, гнев, отчаяние перемешаны с бытовой суетой и угловатым больничным юмором. Болезнь становится такой же частью пейзажа, как окно, диван и плевательница.
На продавленном диване курилки онкогематологического отделения, бывает, мамы передают друг другу “чебурашку” – крошечную бутылку коньяка. И в сотый раз пересказывают только в онкоотделении понятный анекдот про мальчика, который едет в лифте и бормочет: “Овен, Козерог, Водолей, черт, не помню”, нажимает “Стоп”, возвращается на свой этаж, вбегает в кабинет и спрашивает: “Доктор, я забыл, какой у меня диагноз?”
Мамы так хохочут иногда над этим, наверное, самым популярным в 2008 году анекдотом больничной курилки, что какая-нибудь из них вдруг возьмет, да и заплачет. Обычно это та самая, которая купила коньяк. Та, у которой сегодня сдали нервы.
Этот продавленный диван – самая психотерапевтическая из всех психотерапевтических кушеток. Иногда там плачут мамы, которым врачи сказали, что шансов нет. Или мамы, узнавшие, что, пока они тут лечат своего ребенка, где-то дома их муж и папа завел другую семью. Иногда, зарываясь головой в плешивую подушку дивана, смеются сквозь слезы мамы, узнавшие, что их ребенку нашли совместимого донора костного мозга, а значит, появился шанс на спасение. А иногда наоборот – донор не найден, поиски решено прекратить, и будут пробовать что-то другое; значит, шансы совсем невелики.
Но чаще здесь просто разговаривают сразу обо всем. Это как солдатский привал у тлеющих головешек в окопе, в перерыве между сражениями. На диване тесно, мамы прижимаются друг к другу. Иногда с ними курит медбрат Коля. Как правило, он единственный мужчина в этой курилке. По ночам – единственный мужчина на весь этаж. Коля учится на четвертом курсе медицинского института. И окончательно решил, что никогда не пойдет в педиатрию.
– Почему, Коль?
– Я, когда поступал, мечтал лечить маленьких детей. Поступил, пришел сюда работать и сразу понял – это тяжело, прямо тупик: они же даже не могут сказать, где болит. Хуже, чем у ветеринаров, только тут дети: они смотрят на тебя и плачут, а ты ничего сделать не можешь!
У Коли борода, из-за нее он выглядит немного старше своих лет. Из-под рукава – смешная подростковая татуировка. Тянется через всю руку и шею, заползает прямо на затылок. Татуировка выдает Колин возраст с потрохами.
Иногда мамы просят Колю посмотреть за ребенком, когда бегут покурить. Иногда Коля сам вечером ходит по отделению, заглядывая то в одну, то в другую палату. Дети любят медбрата и уважительно называют его Николаем.
Уже поздно, начало двенадцатого. В отделении почти все спят. Только из третьей палаты слышен тонкий голос. Это Чулпан Хаматова читает вслух “Золушку”. Дело идет к концу: козни мачехи расстроены, Принц нашел возлюбленную. И тут Чулпан вдруг запинается: “…когда свадебный поезд отправился в церковь, то старшая сестра сидела по правую руку от Золушки, а младшая – по левую. И вдруг на карету налетели голуби. И тот, что сел справа, выклевал левый глаз… Ой. Ну, поклевали голуби зерна и, высоко взлетев, сели на карету и проводили всю веселую компанию в путь. Целую тебя, мое счастье, спи”, – это уже она шепчет на ухо семилетней Даше Городковой, девочке, ради которой после спектакля, между съемками в “Бумажном солдате” и катанием в “Ледниковом периоде”, поздней ночью проехав через весь город, Чулпан, как и обещала, прочла сказку на ночь.
“Никогда в жизни не знала, что в «Золушке» были какие-то
