В глаза бросился заголовок: «ВРАГ СРЕДИ НАС»
Я даже успела прочитать начало статьи: «Не доверяйте Амелии Визарт, приёмной дочери Отца Рождество. Она мечтает разрушить Эльфхельм, и сломанные сани – всего лишь первый звоночек…» – прежде чем газета сорвалась и полетела прочь, хлопая страницами, как сбившаяся с пути птица.
– О нет, – ахнула Нуш. – Амелия, послушай…
– Я не враг, – тихо сказала я. – И не хочу уничтожить Эльфхельм. Я не специально сломала сани. Это был несчастный случай.
– Знаю, Амелия, – участливо откликнулась Нуш. – И любой эльф, в чьём сердце есть доброта, это понимает.
– Но ты только что сказала, что эльфы куда охотнее будут читать «Снежную правду», чем «Ежеснежник». Сотни эльфов прочитают о том, что мне нельзя доверять… – Я начала размышлять вслух. – Но я докажу, что это не так. Я всё исправлю. Заплачу за сани… И тогда ты сможешь об этом написать.
Нуш нахмурилась и глубоко задумалась.
– Хотела бы я дать тебе денег. Но пока ты не отыщешь интересную историю, правдивость которой не вызовет сомнений, я не смогу включить её в номер. Если эльфы начнут покупать правдивые новости, тогда я тебе заплачу.
– А как насчёт истории о моей невиновности? Давай напишем о том, что случилось на самом деле. Что Капитан Сажа забрался в сани, потом прыгнул на спину Блитцену, а тот взбесился от страха и помчал сломя голову. Капитан Сажа свалился вниз, и, чтобы мы успели его подхватить, мне пришлось отстегнуть постромки. Почему бы не написать об этом?
– Ох, я бы с радостью, – вздохнула Нуш. – Но как мы докажем, что это правда? У тебя есть свидетели?
– Боюсь, что нет, – признала я.
– Тогда наша статья лишь подтолкнёт Отца Водоля к написанию новых небылиц. Понимаешь, беда в том, что ложь не знает границ. Истории, начинённые ложью, растут ввысь и вширь. И Отец Водоль может раздувать их, сколько ему вздумается.
– Но в таком случае правде никогда не победить ложь! – в отчаянии воскликнула я.
Нуш возмущённо замотала головой.
– Не говори так. Нельзя в это верить. Нам просто нужно найти такую большую правду, чтобы любая ложь Отца Водоля показалась песчинкой по сравнению с ней. Невозможную правду, – шёпотом ругнулась Нуш. – Историю, которая положит конец небылицам. Вот о чём я мечтаю. О том, чтобы «Ежеснежник» снова стал самой любимой газетой эльфов. И чтобы мы поправили всё, что испортил своим враньём Отец Водоль.
Я лихорадочно пыталась сообразить, где же найти такую грандиозную и одновременно правдивую историю, но в голову ничего не приходило. Я могла думать лишь о том, что скажет Отец Рождество, когда ему в руки попадёт первый номер «Снежной правды».
– Прости, но мне пора бежать, – сказала я Нуш.
Чужачка
Я торопливо шла домой, и злой ветер кусал меня за щёки. По пути я встретила эльфов, с которыми познакомилась в Мастерской игрушек. Они улыбнулись и сказали:
– Привет, Амелия!
Я улыбнулась им в ответ и подумала, что, может быть, всё не так плохо. Может, не так много эльфов прочтут первый номер «Снежной правды». Но едва я свернула с улицы Водоля на Главный путь, как маленькая эльфа ткнула в меня пальцем и воскликнула:
– Мамочка, смотри! Это та самая человеческая девочка!
А её мама, пухлая розовощёкая эльфа, которую я прежде в глаза не видела, схватила дочку за руку и притянула к себе.
– Держись от неё подальше! – зашипела она. – Эта девочка опасна! Она здесь чужая!
Маленькая эльфа испуганно вытаращилась на меня, а потом громко заревела. Её пронзительные завывания острыми когтями рвали мне душу и барабанные перепонки.
Я опустила голову и зашагала вперёд, ни на кого не глядя.
Эльфы в очереди к газетному киоску оживлённо зашептались, завидев меня. За прилавком стоял добрый старый эльф с торчащими из-под колпака клочками седых волос. Он посмотрел на меня с неподдельным сочувствием и сказал:
– Прости, милая. Я это не пишу, только продаю.
– Всё в порядке, – ответила я, старательно сдерживая слёзы, хотя печаль внутри росла, как тесто, в которое бухнули слишком много дрожжей.
Увы, долго сдерживаться не получилось. Слёзы прорвались и горячими ручейками потекли по щекам. И я пустилась бежать.
– ДА! БЕГИ ОТСЮДА! – крикнул кто-то мне вслед. – НАМ ЗДЕСЬ НЕ НУЖНЫ ТАКИЕ, КАК ТЫ!
Я пробежала мимо Шоколадного банка и Музыкального магазина Матушки Кутерьмы, мимо обувной лавки «БАШ! МА! КИ!» и магазина одежды «Красный и зелёный», мимо волшебного книжного, который так и назывался «Волшебные книги», и опомнилась только на Оленьем лугу. Здесь не было эльфов, только олени, а олени, как известно, газет не читают. Я почувствовала себя в безопасности, но не остановилась, а продолжила бежать. Блитцен отвлёкся от выкапывания лишайника и проводил меня озадаченным взглядом. А я всё бежала и бежала, пока не добралась до дома. Я постучала, но мне никто не открыл, и я постучала ещё раз, а потом ещё и ещё, пока не вспомнила, что в Эльфхельме никто не запирает двери. Тогда я повернула ручку, вошла в дом и расплакалась. Я плакала, и плакала, и плакала.
Капитан Сажа спал в корзинке возле разлапистой ёлки в гостиной. На стенах висели рождественские украшения. Огонь в камине не горел. Я тупо уставилась на тёмный очаг – отчего-то его вид меня успокаивал. Я подошла поближе, присела на корточки и какое-то время просто смотрела в темноту. Потом до меня донеслись шаги – кто-то шёл по тропинке к дому. Бросив взгляд в окно, я увидела Мэри: она шагала с корзинкой, что-то напевая себе под нос.
Должно быть, она ходила в Лесистые холмы собирать ягоды для рождественского пирога.
Мэри не видела, как я зашла в дом.
И я пока не хотела с ней встречаться. Мне вообще меньше всего хотелось с кем-то разговаривать.
Я не хотела плакать перед Мэри, не хотела, чтобы она печалилась и переживала из-за меня. Но я знала, что скоро она откроет дверь и войдёт в гостиную.
И тогда я сделала то, что умела лучше всех в мире – полезла в дымоход.
Дом Отца Рождество строили с учётом человеческих размеров, и дымоход в нём мало отличался от тех, что мне приходилось чистить в Лондоне. Забравшись повыше, я упёрлась ногами и спиной в покрытые сажей стенки и зависла в пропахшей дымом пустоте, прижав колени к груди.
И позволила себе поплакать вволю.
Мне хотелось навечно остаться в уютном полумраке, где я никого не могла потревожить, никому не могла навредить.
Пока я плакала, на меня снизошло озарение: мне нигде
