Бульвары были широки и свободны, но чем дальше на запад он забирался, тем менее привлекательными становились дома. Скромные одноэтажные ранчо надвигались на него из легкого тумана и вновь пропадали вдали. Марки других машин почти невозможно было разобрать в неприглядном мраке. Зажженные фары всплывали из туманного месива и проносились мимо, приставленные к теням. В кино тот мужик с лицензией на убийство нажимал кнопку и выпускал облако дыма из задка своего «Астон-Мартина», чтоб ослепить преследователей и оторваться. Келлауэй сидел не в британском спортивном авто, а в «Приусе», зато дымовая завеса у него была намного действеннее.
Серебристый фургон «БМВ», принадлежащий Фрэнсис, стоял на подъездной дорожке носом к гаражу, так что он смог разглядеть наклейку с изображением какой-то поп-группы на заднем бампере. Он остановился сзади вплотную, загородив дорогу, и вышел. Ветер гулял по лужайке, и от вздымавшегося дыма резануло глаза. Келлауэй в одной руке держал «глок». В кино ребятишки совали пистолеты себе сзади в штаны. Эдак, считал Келлауэй, самый надежный способ либо потерять оружие, либо дырку себе в ягодице проделать. Он поднял заднюю дверцу «Приуса» и откинул спальный мешок, прикрывавший оружие, которое он вынес из гаража Джима Хёрста. Оценивающе глянул на «бушмастер», «вебли» и 45-калиберный, потом подхватил одноствольное ружье «моссберг» с пистолетной рукоятью. Зарядил его, загнав пять патронов в магазин и один в патронник. Матирование ствола придало ему безупречный черный цвет: по виду и не скажешь, что из ружья хоть раз палили.
Келлауэй пересек дворик, направляясь к двери. Ранчо Фрэнсис было выкрашено в светло-зеленый цвет, все стены были шершавыми от грубой колкой штукатурки. По границе участка Фрэнсис высадила кактусы, что, по его мнению, вполне отвечало ее характеру. По обе стороны входной двери были врезаны узкие высокие окна, завешенные дешевыми белыми шторками.
Приближаясь, он заметил, как качнулась одна шторка. Разобрать, кто следил за ним, Холли или Фрэнсис, он не мог, но уже у самой двери услышал, как клацнул запор. Это было почти забавно: она считала, что сумеет отгородиться от него запором.
Он опустил «моссберг» и нажал на спуск, ружье громыхнуло, и в двери на месте замка образовалась большая дыра. Упершись сапогом в центр двери, он толкнул и распахнул ее настежь и, переступив порог, едва не наступил на Джорджа.
Вместе с куском двери размером с кулак «моссберг» снес верхнюю правую половину лица Джорджа вместе с большой частью его черепа. Щепка величиной с кухонный нож воткнулась ему в левый глаз. Мальчик открывал и закрывал рот, из которого вырывалось лишь непонятное бульканье. Келлауэю был виден его розовато поблескивающий мозг. Казалось, тот пульсировал, бился, словно сердце. Джордж пытался сказать что-то, но выходили одни влажные, чмокающие звуки.
Застыв в недоумении, Келлауэй смотрел вниз на сына. Это было сродни оптической иллюзии, чему-то, не имевшему смысла.
Холли стояла в четырех шагах, прижав к щеке сотовый телефон. На ней были белые брюки и зеленая безрукавка, волосы покрывало свернутое в узел полотенце. Как и Джордж, она открывала и закрывала рот, не издавая ни звука.
Выстрел, казалось, грянул снова, потом еще раз, только внутри, у Келлауэя в голове. Какое-то время он страшно кричал, прежде чем осознал это. Не помнил, когда упал на одно колено. Не помнил, как, отложив «глок», нежно положил руку на грудь сына. Время попросту скакнуло вперед, и он оказался склоненным над своим ребенком. Время вновь скакнуло, и Холли стояла на коленях у головы Джорджа, охватив ладонями кровавые остатки его черепа. Кровь заливала ее белые брюки. Джордж больше не пытался заговорить. Холли положила телефон у колена, и кто-то на другом конце линии выспрашивал: «Алло? Мисс? Алло?» Оператор службы неотложной помощи, обращающийся к ним из иной галактики.
Келлауэй сделал еще один глубокий вдох и убедился, что кричал он страшно. В горле саднило и першило. Он держал руку на груди сына, сунул ее под рубашку, чувствуя теплоту кожи. Он чувствовал, как билось в груди сердечко Джорджа – быстро, неистово, испуганно, запинаясь. Он почувствовал, когда оно остановилось.
Холли рыдала, слезы падали Джорджу на лицо. Бледное, оно хранило выражение удивления.
– Это ты велела ему запереться, – сказал ей Келлауэй. В его сознание никак не вмещалось, что его сын, еще две минуты назад живой и здоровый, теперь лежал мертвый со стертым лицом. Все было чересчур неожиданно, чтобы обрести смысл.
– Нет, – произнесла Фрэнсис.
Она стояла в гостиной, по другую сторону низкой перегородки. И держала в одной руке вазу. Ему представилось, что ею овладел героический порыв размозжить ему череп этой вазой, но свояченица, казалось, шевельнуться не могла. Все они замерли на своих местах, потрясенные бессмыслицей смерти Джорджа от единого выстрела.
– Он увидел тебя раньше нас обеих. Видел, как ты шел, и испугался, – говорила Фрэнсис. Ее трясло. – У тебя был пистолет.
– Он у меня до сих пор есть, дурища ты гребаная, – рявкнул Келлауэй.
Оказалось, что муж-подкаблучник Фрэнсис, Элайджа, прятался в спальне. К тому времени, когда Келлауэй отыскал его, ружье было пусто. Три пули он всадил во Фрэнсис и одну – в Холли, когда та пыталась выбежать в дверь. Но в «глоке» все еще оставалось четырнадцать патронов, а ему был нужен всего один, чтобы покончить со своим делом.
11 час. 03 мин.
Он мог бы сидеть рядом с Джорджем вечно.
Раз за разом, снова и снова перебирал он в мыслях, что же произошло.
Келлауэю рисовалось это так: он пересек дворик, подошел к двери и прострелил дыру в замке, распахнул дверь, и Джордж был там, только в полном здравии, присел на карточки, обхватив руками голову; он подхватил сына одной рукой и навел ружье на Холли, отступая к входной двери. «Ты побыла с ним, теперь мой черед».
Или, на пробу, так: он пересек дворик, дошел до входной двери и прострелил в ней дыру, выбив замок и заодно попав Фрэнсис в живот. Это она стояла за дверью, а не Джордж. Что Джорджу там было делать? Не было в том никакого смысла. С чего бы это Джорджу пугаться его?
Ему виделось, как он проходит по двору к входной двери, а Джордж распахивает ее, когда он еще и до порога не дошел, и бежит к нему с криком: «Папочка!» – широко раскинув руки. Так это и было, когда Джордж с Холли жили вместе с ним. Джордж кричал: «Папочка!» – всякий раз, когда он приходил домой с работы, словно бы не видел его несколько месяцев, а не всего какие-то часы – и всегда бегом бежал ему навстречу.
От всех этих мыслей Келлауэя оторвал звук: кто-то
