Видимо, мои объяснения понравились, вопросы посыпались один за одним:
— А зачем мы заказываем интубационные трубки разного размера? А какие используются при наркозе? А почему старшая сестра заказывает трубки без манжетки? И кому они вообще нужны, двух-трехмиллиметровые? Разве можно человека продышать через такую трубку? А почему нельзя наркоз провести на чистом кислороде? По крайней мере, в экстренных случаях?
Пришлось записать вопросы, дома обдумать ответ. А лучше попросить на них ответить главного анестезиолога области. Он не переносит идиотов. Заодно спросить, кто взял на работу такого специалиста, да еще и заведовать отделением реанимации. Хотя зачем спрашивать, кто взял — известно.
Главный врач — существо позитивное, часа два на собрании рассказывает нам, как стало в больнице хорошо и здорово. Сидим слушаем, к общим собраниям как к бесплатному развлечению мы привыкли. Просыпаюсь от слов:
— Вот что за коллектив мне достался? Во всем видеть только недостатки. Мало вам платят, а простите, за что я вам должен платить? Зарабатывайте, я же вам не мешаю. Вот лучше почитайте, что о нас пишут.
Раздается стопка местных газет. Почитаем о наших достижениях в прессе, раз никак не можем разглядеть их сами:
«Произведен капитальный ремонт операционного блока с организацией лапароскопической операционной и рентгеноперационной. Теперь хирургические вмешательства одновременно можно проводить сразу в трех операционных залах, где установлены новые операционные столы, светодиодные бестеневые лампы, анестезиологические консоли для подачи газов и электропитания, размещена «палата пробуждения».
Что ж, придется сходить посмотреть своими глазами на отремонтированный оперблок. Ремонт сделан интересно. Из трех заявленных операционных почему-то работает только одна, оказалось, что строители забыли сделать подводку газов. То есть они-то как раз не забыли, и прораб нас спрашивал, как вам удобнее ее провести, но главврач ответил: «Не надо, пока на нее нет денег, как-нибудь потом». Когда мы ему намекнули, что вы вроде как сам по специальности анестезиолог и должны понимать, какой наркоз без кислорода и прочих газообразных веществ, услышали в ответ: «Ничего, я скоро возьму на работу своего друга из Военно-медицинской академии, ему приходилось наркоз проводить в полевых условиях, во время боевых действий, он вас научит, как это делать».
Признаюсь, во время боевых действий мне работать не приходилось, но насчет работы в условиях полевых, лесных и болотных, а также в условиях квартир наших жителей, что порой покруче боевых, могу поспорить, у кого опыта больше. Остается только один вопрос: «А зачем?» Особенно если этого можно избежать и работать в нормальных условиях.
Хорошо, что в кладовке остался списанный аппарат под названием «Полинаркон», продукт еще советской инженерной мысли. Непонятно, почему его забыли выкинуть. Притащили в операционную, благо он на колесиках, примандячили к нему баллоны с газом, используя его как редуктор, а от него уже протянули шланги к современному наркозному аппарату. Забавный гибрид, но советские инженеры наверняка были бы довольны конструкцией. И гордились бы своими потомками. Жаль, что «Полинаркон» остался один, потому и работает на всю больницу только одна операционная.
А еще жаль, что в дверь распиаренной в средствах информации «палаты пробуждения» не входит не то что кровать, а даже каталка.
Однако человек от главного врача пришел, пришел делиться с нами опытом работы в экстремальных условиях. Я не знаю, наверное он гений, наверное он из тех, который любые условия сделает экстремальными. Но одна беда — в плановой операционной работать не способен. Пришлось мне зайти в оперблок после его работы. Зашел и первый раз в жизни потерял сознание. Вернее, почти потерял, как-то смог дойти до окна, открыть его и вывалить все содержимое желудка на улицу с пятого этажа, прямо перед входом в приемное отделение. Не стал смотреть, кого из посетителей наша больница встретила потоком блевотины, но судя по крикам снизу, кому-то хорошо досталось. Подышав свежим воздухом, понял причину. Известно не только всем, что в операционной должна быть вентиляция. Причем сделанная по строгим стандартам, исключительно принудительная с заменой всего воздуха пять (кажется пять) раз в течение часа и с преобладанием притока на 20 %. Естественная вентиляция не допускается. Надо сказать, что последний пункт строители соблюли абсолютно. Все вентиляционные решетки не только заделали, но и наглухо залепили вентиляционные шахты. Даже сняли ручки со стеклопакетов на окнах, чтобы не дай бог не просочилась естественная струйка воздуха. Получилось замкнутое помещение, закрытое герметично. Двери по стандартам сделали раздвижными, как положено, со светодиодными датчиками, закрывающимися плотно, без щелей. А нашему умельцу, привыкшему к полевым условиям, невдомек, что давно прошла эпоха аппаратов с открытым контуром, которые выбрасывали выдыхаемый воздух в атмосферу. Сейчас подавать приток свежего газа литров 20 в минуту, из которого половина — закись азота в сочетании с какой-нибудь летучей фторсодержащей дрянью, совсем ни к чему. Особенно в замкнутом пространстве. Это в лесу, а лучше в поле — пожалуйста, особенно если дует ветерок. Слышу, как анестезистка удивляется, куда же делся весь севоран, только что давала последний флакончик. А флакончик не дешевый, стоит десять тысяч рублей. И пошла писать заявление на увольнение по собственному желанию. А он вот он, говорю, никуда не делся, он в воздухе, зато какая экономия сорбента, за пять часов работы посинела всего пара горошин натронной извести. А я извиняюсь перед санитарками оперблока, что не сдержался, но видите, как хорошо, что не наблевал на пол. Есть такая у меня беда, виноват, не переношу даже запаха галогенсодержащих средств для наркоза.
Странно, 40 лет назад о вентиляции почему-то думали, можно было смело идти в оперблок работать, а приходилось, и самому ехать в него на каталке на операцию. А сейчас все, предупредил начальство, делайте со мной что хотите, но в оперблок я больше не зайду. Попытаетесь заставить — напишу заявление сразу, а можете увольнять по статье, мне все равно. Есть халтура в частной клинике, там будут только рады, что смогу у них работать почаще.
Но надо присмотреться внимательнее, надо все-таки найти позитив. Позитив нашел: на стенах новые раковины. Красивые. Одно плохо: узбеки со своими представлениями об эстетике решили не портить линию, выделенную темным кафелем, и повесили их чуть выше. Примерно в ста десяти сантиметрах от пола. Как говорится, ни поссать, ни руки не помыть. Правда, руки-то я со своим ростом вымыть могу, держа их на уровне груди, а хирурги-коротышки, увы, при каждом мытье рук принимают душ.
Есть и еще. До ремонта не было в операционных ни одного туалета. В 70-е годы еще советские раздолбаи-строители не довели до пятого этажа подходящие фановые трубы. Одна, правда, проходила
