Еще в институтские годы занесло меня в одно офицерское общежитие, школьный приятель приехал учиться в артиллерийскую академию, пригласил в гости. Зашел. Находилось оно в интересном районе Питера, практически в центре города. Все горожане могут представить участок, ограниченный Загородным проспектом, Гороховой улицей, набережной Фонтанки и Бородинской. Но квартал внутри, даже не квартал, а целый район, уверен, практически никто, кроме его обитателей, не посещал. Нет, зайти туда днем было не страшно, но без нужды ни у кого желания не возникало. А внутри был какой-то полузаброшенный город, свалки, заросший стадион, двух-трехэтажные дома барачного типа. В одном из них и было общежитие.
Общага она и есть общага, пусть там живут люди с семьями, пусть живут годами. Никто основательно обустраиваться не желал. Сколько длилось обучение, года два-три? Все это время так и жили, не распаковывая чемоданы. Кому придет в голову приобретать обстановку, когда в любой день могут отослать к чертям, на самый край отчизны, а то и подальше, за ее край. Иные, способные, закончив академию, оставались в ней преподавать, но так и продолжали жить в общежитии, но уже не годы, а десятилетия, питая надежду получить жилье. Соответственно, в качестве мебели использовались подручные средства. А что у артиллериста всегда под рукой и в избытке? Правильно, ящики от снарядов. И со стрельб все тащили к себе освободившуюся тару. Квадратные ящички, не знаю от чего, вероятно от противотанковых мин, сложенные стопочкой, становились стульями. Плоские ящики от патронов, побольше, служили столешницами. Особенно были ценны ящики от реактивных снарядов, длинные, глубокие. Поставленные вертикально превращались в гардероб, вместо дверцы — занавесочка. (Дизайнеры ИКЕА наверняка впоследствии украли эту идею — шкафы без дверец.) Положенный набок, он становился сервантом или секретером, положенный на пол мог одновременно быть кроватью и комодом. Из отдельных досок строились стеллажи, книжные полки. А надо сказать, лучшие доски Советского Союза шли на изготовление ящиков для снарядов. Сухие, крепкие, гладко обструганные, могли служить годами. Мечта советского садовода. Полупустыми ящиками был заставлен весь коридор. В них складывались какие-то тазы, автомобильные колеса, запчасти, детский спортивный инвентарь, санки, лыжи. Первое впечатление — ты попал на какой-то полуразграбленный склад, в котором злодеи вскрыли все ящики, но не нашли ничего ценного.
Стоим с приятелем в конце коридора, курим.
— Долго тебе еще здесь?
— Почти год, потом обещали домой.
Домой — это не совсем домой, а к постоянному месту службы, где, впрочем, своего жилья тоже не было.
По коридору на трехколесном велосипеде катит девочка лет пяти. Подъезжает:
— Здластвуйте!
— Ну, здравствуй! Ты кто?
— Я Лена-ящик!
Ну, думаю, все, это конец, ребенок на вид нормальный, а крыша потекла. Ящиком себя представляет. Жаль. Да посмотришь по сторонам, не удивишься.
— А кто же тебе такое прозвище дал?
— Мама с папой. У меня мама-ящик и папа-ящик.
Друг, зная мою склонность к аффектам, начинает успокаивать:
— Да не волнуйся ты так, это их фамилия. Ребята тоже с Украины, пятый год тут живут. Подходящая фамилия, да?
— Да уж, куда как подходящая. Правду говорят: нет слова, которое не может стать украинской фамилией.
— Ладно, пойдем, мне с дома самогоночки прислали, когда еще встретимся?
Coitus letalis
У нас в приемном отделении евроремонт. Красиво, но тесно. Ночью приходится переступать через людей, спящих на полу в коридоре. Хорошо, что горит яркий свет, не споткнешься. Иду и почему-то вспоминаю одного своего однокурсничка. Помнится, на пятом курсе шел цикл по травматологии. И писали мы там какие-то истории болезни. Преподаватель, тетка в годах, очень просила: «Не надо, не надо сверкать своей эрудицией, пожалуйста, не вставляйте никаких латинских терминов. Проще пишите, проще». — «Интересно, а почему?» — «Ну не надо, прошу вас». — «А почему не надо?» — «Ну, как-то один из ваших вместо exitus letalis написал coitus letalis… Я не заметила, потом на разборе кто-то обратил внимание, было неудобно». Как тогда писали в материалах съездов партии: «Смех в зале». Тут откуда-то сзади просовывается безумная голова нашего друга и спрашивает: «А что такое коитус?» Смех прекращается. Понятно, пятый курс, пора знать.
Но таки в истории болезни он все же вставил латинский оборот, написав русскими буквами: статус лакалис, именно через А. Ну, в принципе механизм, вернее, причину травмы доставшегося ему переломанного алкаша он объяснил точно.
Память
В газетке попалась статья, пресса предупреждает, что в России ожидается волна антисемитизма. Опасно… Ну, думаю, угроза несколько преувеличена. В моем представлении, классический русский антисемит, даже если он занимается некими идеологическими поисками, существо недалекое, терзаемое комплексом неполноценности, а просто говоря — придурок.
Помнится, в конце 80-х в Питере устраивала митинги некая группа «Патриот», коллективный член ленинградского «Отечества», которую возглавлял некий Александр Романенко, отчества не помню. Вообще, патриотов у нас в те годы было великое множество, общество «Память» не могло объединить всех желающих проявить патриотизм, хотя может быть и могло, но формы его проявления были разными и не укладывались в рамки одной партии. От нее отпочковывались различные православно-монархические союзы, патриотические и прочие объединения, которые в свою очередь немедленно начинали делиться, как кишечные палочки в дерьме, создавая какие-то народные фронты, группы, вплоть до какого-то союза Венедов. Даже единственная их общая черта, антисемитизм, не позволяла преодолеть более серьезные разногласия между патриотами. Кому интересно, может посмотреть в Интернете. Не мне судить, какая из русских партий была патриотичнее, чья программа была ближе народу да и были ли там вообще какие-то программы.
С упомянутым Романенко я был немного знаком, по крайней мере некоторое время общался, он преподавал мне в институте марксистско-ленинскую философию. Чудак был редкостный, как, впрочем, и большинство преподавателей нашей кафедры научного коммунизма. С перестройкой Романенко из преданных борцов за дело Ленина переметнулся в патриоты России и, забыв про пролетарский интернационализм, написал книгу «О классовой сущности сионизма». К своей деятельности Романенко пытался привлекать и наших студентов. Помнится, один мой однокурсник постоянно светился рядом с ним на митингах. Фамилия его забыта за ненадобностью, но его заявление на госэкзамене по хирургии, что операцией выбора при геморрое является наложение противоестественного заднего прохода, помнили долго. Даже в либеральные горбачевские времена Романенко за свою активность, а
