носиться, как сумасшедшая, избороздив всю почву в радиусе ста метров.
Мысли гадалки незаметно обратились к Незнамову. А как он будет жить, если хеппи энд не наступит, если итог с Галюсиным исчезновением окажется печальным? Ведь она тоже самое дорогое, что у него есть, хотя большую часть своего времени он и отдает работе, хотя и мало интересуется проблемами своего ребенка.
Яна думала об этом, и желание помочь Незнамову все сильнее овладевало ею, помощь ему в этот момент в ее душе была возведена в ранг долга, смысла всей ее дальнейшей жизни. Чувства переполняли ее, ей хотелось, чтобы никто не был так же несчастен, как она, чтобы никто не испытал такую же боль потери.
Раздумывая так, Милославская приняла решение, как только придет, взяться за карты. Ведь это было главное ее орудие. По установленным свыше правилам, дважды в день браться за краты она н могла: у нее просто не было на это сил, поскольку каждый сеанс выжимал из нее максимум энергии и на ее восстановление требовалось определенное время.
Помня об этом, Милославская подумала о Джокере. Добродушное лицо молодого месяца, изображенное на карте, с улыбкой взирало на маленький колокольчик и выпускало на него тонкую воздушную струйку, заставляя колокольчик раскачиваться и бренчать. Фоном этому забавному зрелищу служила расстилающаяся под ним мертвая, растрескавшаяся почва. Яна и сама не могла объяснить взаимосвязи между столь разными, но нарисованными ею на одной карте символами. Изображение было столь же парадоксальным, как и видения, даруемые ею.
Джокер гадалка могла использовать дважды. Он всегда давал малопонятную, загадочную информацию, которая в конце концов расшифровывалась гадалкой и оказывалась очень важной. По этой причине Джокер Яна еще называла Сюрпризом. На самом деле, он умел преподнести самую неожиданную неожиданность.
Беря во внимание качества Джокера, гадалка решила попытаться использовать его сегодня, пусть даже и после «Взгляда в прошлое». Двоекратное использование этой карты часто заканчивалось успехом, а вот использование Сюрприза после другого магического инструмента далеко не всегда. «Попытка не пытка,» – думала гадалка, размышляя об этом. В конце концов, она хорошо выспалась, пообедала довольно плотно, а теперь вот набралась сил на прогулке…
– Джемма, идем, – крикнула она, набравшись решимости. – Нам пора.
Собака, крепко ухватившая зубами брошенную гадалкой дубинку, помчалась ей навстречу.
– Брось, – сказала Яна, кивнув на палку.
Джемма бросила, но тут же подняла ее, взглядом и движениями прося Милославскую еще поиграть с ней.
– Ладно, – уступила та, – в последний раз.
Она размахнулась и далеко закинула дубинку, после чего развернулась и стала спускаться по тропинке, крикнув любимице: «Догонишь!»
Трава по краям дорожки уже пожелтела, напоминая о приближении осени, которую гадалка не любила. Она не любила монотонный непрекращающийся дождь, голые парки и сады, вечно пасмурные дни, непривычный после летнего тепла холод, хмурые лица прохожих. Словом, она не любила в осени все.
Джемма, высунув язык, семенила за своей хозяйкой. Она набегалась вдоволь и теперь была спокойна. Единственное, чего ей сейчас не хватало – обильное питье. Милославская знала потребности собаки, поэтому, погладив ее пробормотала:
– Ничего, потерпи, до дома не так уж и далеко.
ГЛАВА 11
Еще издалека Милославская увидела, что возле ее дома стоит какая-то машина. Подойдя чуть ближе, она отчетливо разглядела в ней «шестерку» Семена Семеныча. Удивленная, она пробормотала:
– А говорил – вечерком!
Джемма, завидев гостя, узнав его и почувствовав, что хозяйка расположена к нему благожелательно, с радостным лаем и намерением продемонстрировать собственное гостеприимство, бросилась вперед.
Руденко стоял у машины, капот которой был открыт, и, наклонившись, священнодействовал над ее мотором, который вечно барахлил.
– Сема-а, – похлопав его по плечу, протянула Милославская, о приближении которой он не мог не догадаться по лаю Джеммы. Однако Три Семерки был так увлечен своим занятием, что не поднял головы до тех пор, пока Яна лично не заявила о своем присутствии.
– Пришла? – спросил он, вытирая запачканные руки о засаленную тряпку, валявшуюся у него в бардачке. – А я давно уж тут. Слава богу, она скучать не дает, – Три Семерки похлопал по дверце своей машины.
– Что опять сломалась? – сочувственно спросила гадалка.
– Да нет. Но постукивает что-то внутри. Боюсь, далеко так не уеду. Впрочем, теперь вроде наладил. А тебя где черти носят?
– Но ты же сказал – вечером. Я с Джеммой гуляла.
– Гуляла? А я думаю, чего у нее телефон не отвечает?! Раз десять набирал. Ну, думаю, тьфу ты, пропасть, скорей доеду, чем ждать.
– Соскучился? – спросила гадалка, усмехаясь горячности приятеля.
– Нет, еще не успел, – серьезно ответил он. – просто новостью хотел поделиться.
– Что, или в звании повысили? – игриво спросила Милославская.
– Брось шутить, дело-то серьезное, – хмурясь, произнес Три Семерки.
– Ну идем в дом, поговорим, – сменив тон, сказала Яна и приподняла щеколду отпертой уже ею калитки.
Руденко, шмыгая носом и что-то бормоча насчет своего «жигуленка», плелся позади приятельницы. Гадалка же пыталась предположить, какую такую новость принес ей Три Семерки. Был он непривычно серьезен, и это ее настораживало.
Звякнув ключами, упавшими на маленькую полочку, прибитую возле зеркала, Милославская молча нырнула ногами в тапочки и зашагала в направлении своего кабинета. Его из всех других комнат она выбрала интуитивно, а подумав об этом, решила, что это, в плане ее успешного продвижения в деле, знак, и непременно хороший.
Семен Семеныч, как только зашел, по привычке, механически, снял фуражку, без всякого стеснения почесал уставшую за день от головного убора голову по всей ее окружности, потом хотело было, как и Яна пройти в кабинет, но сделал шаг назад и, как подлинный джентельмен, решил задержаться у зеркала. Насвистывая какой-то незамысловатый мотивчик, он пару раз провел расческой по волосам, которые гораздо больше напоминали короткую шерстку неизвестного животного.
– Блеск! – с ироничным восторгом воскликнула Милославская, выглядывающая из двери, чтобы посмотреть, ради чего ее приятель задержался в прихожей.
Семен Семеныч, нисколько не смутившись, деловито кашлянул, потом, поглядев по сторонам, повесил фуражку на верхний угол двери, ведущей в Янину спальню, и только после этого последовал туда, куда его и приглашали.
Гадалка, на ходу прикуривая тонкую длинную сигарету, жестом указала Семену Семенычу на диван, а сама мягко опустилась в кресло, выпуская изо рта клубящуюся струйку дыма.
– Минздрав же предупрежда-ает! – с притворным отвращением размахивая перед собственным носом кистью правой руки, протянул Три Семерки и стал шарить в кармане в поисках того же, чем губила в тот момент свое здоровье Милославская.
– Да на! – протянула ему гадалка свою пачку. – Только давай быстрее выкладывай, не томи!
Руденко зыркнул на сигареты Милославской, потом пренебрежительно поморщился, отрицательно махнул головой и вытащил, наконец, из кармана кителя мятую пачку «Примы». Яна сразу же подошла к форточке и пошире открыла ее, заранее зная, что после руденковского снадобья ей еще долго придется проветривать помещение.
Семен Семеныч важно закинул ногу на ногу, прикурил от спички и стал размахивать ею, пытаясь затушить огонь, начавший уже обжигать пальцы.
– Эх, – вздохнула Милославская, – Сема, как ты докатился до такой жизни?
