Вот, значит, я, Александра Петровна Голубева, спупырила сегодня Владимира Ильича Ленина, значит, все-таки я не воровка, если я не знала, что значит «пупырить». Во всем виновата Динка, я спупырила через нее, научила она меня.
8 июня 1925 года.
Вот только что я пришла из милиции, и что же? Что я за девчонка, когда у меня все-все пропало ни за что? Ой, правда, в тюрьмах сидят много виновных, но больше половины невиновных. За что же спрашивается пропала я? За то, что я надела третьего дня к маме Динкино платье, и ее колечко, а она по злобе на меня донесла? О, если мне сегодня удастся то, что я задумала — (курсив дневника), то завтра же я пойду к Жене Наседкину. Зачем я повстречалась с Женей, мне только с ним теперь не хочется расстаться. Ну, да ладно. Я теперь противна всему свету. Заканчиваю писать в половине одиннадцатого.
Александра Петровна Голубева.
* * * Быстро катятся все дни нашей жизни, Принося нам страданье и боль, А в душе моей нет укоризны, Не подскажет нам многое боль. Припев. Пей, Ольга, пей — сила вся в деньгах, Теперь стыд и позор мы должны позабыть, Чтобы беззаботно прожить! Продает меня мать поневоле, Что ни день, она гостя ведет, Сердце щемит мучительно больно, А она, утешая, поет: Припев. Полюбила я Женю студента, Он один лишь хотел меня спасть, Хотел меня вырвать на волю, Но он денег совсем не имел. Припев. Раз он крикнул мне: пей, проститутка! Я от ужаса вся замерла, Сердце сжалось мучительно больно, А он мне, утешая, запел: Пей, пей, Ольга, ты проститутка теперь, Ты проститутка и ею уж будь! Пей — проститутки все пьют! Тайна12 июня 1925 года.
Вчера, 12 июня, мы ходили в клуб молодых ленинцев на занятия: я, Женя, Люба. 12 июня я приобрела себе??????????
Вот сегодня 13 июня. Оно лежит в одном месте. Не знаю, если улежит эта вещь, то, может быть, я наберусь храбрости и без причины? О, как не хочется жить! Мне только 17 лет, а жизнь уже опостылела с 15 лет. Я могла бы и сейчас, но сегодня нужно сообщить Жене. Что скажет он относительно всего? Он тоже как-то со мной думал на паях, у нас дело тогда отложилось из-за отсутствия???? Но теперь из-за причин. О, если бы с ним, я бы ни минуты не ждала бы. Как раз там «пара!». Сначала бы меня, а потом он сам. Вот бы хорошо! Остаюсь ненамеренная жизни Александра Петровна Голубева, 17 лет.
* * * Ваши пальцы пахнут ладаном, А в ресницах спит печаль, Ничего теперь не надо мне, Никого мне больше не жаль.На память Толе.
Толя, береги мой дневник и не рви листья. Все, когда вспомнишь, что у тебя была сестра Шура.
15 июня 1925 года. Прощай, Толя.
18 июня.
Вот сегодня мне известили два больших несчастья. Отец запретил Жене со мной гулять, а в милиции говорят, что я буду судиться. Ну, что же делать. Я уж теперь решила, наверное, завтра и уйду к Оке, чтобы не было ни похорон, ни славы, ни вообще-то ничего. Шура Голубева, 18 лет (без пяти месяцев).
1925 года, 19 июня. — Вот сегодня…
На последних страницах дневника сделаны записи чужой рукой и нарочно безграмотно и измененным почерком. Все записи без подписи, только под одной, помеченной 9 июня 1925 года, имеются начальные буквы Д. М. — это дает право предположить, что записи принадлежат подруге покойной — Дине Маршевой.
На память Шуре.
Эх ты; Шура — голова. До чего нас довела! Ты забрала у меня все, А сама осталась без ничего.Д. М.
* * * Эх ты, Шура, Шура-дура, Ты дурна, как пробка. Зачем ты забрала у меня одежу? Знаешь ведь — я не получаю по 10 руб. за вечер, И мне не за что справить… А ты получаешь десять рублей за вечер, И у тебя нет ничего… * * *Голубева, ты пишешь, что ты стала всем противная.
Правильно ты написала. Но знай, с какого время стала ты противная. Мы были друзьями, когда я не знала про тебя, а теперь я знаю. Забудь все!
(Под записью рисунок.)
Ты злодейка всему народу, Голубева. Ты готова была съесть меня, а получилось наоборот. Но наконец-то все произошло, теперь нет у нас крашеных губок и мазаных бровей. Голубева пропала без вести. Очень жаль!
(Под записью рисунок.)
Показания свидетелей
Николай ЛожкинДопрошенный мною в качестве свидетеля 20 сего июня 1925 года Ложкин, Николай Павлович, 18 лет, ученик фабзавуча, грамотный, комсомолец, показал:
— Я, Ложкин, знал Голубеву по клубу молодых ленинцев, познакомил мой товарищ Сергей Синев, который гулял с нею, но находился ли в близких отношениях — сказать не могу. Синев мне однажды сказал: «Вот хорошая девчонка, с которой можно погулять, но только она малосознательная и отец у нее кулацкого происхождения».
Я спросил Синева: «А кто же был отец Голубевой?» — на что он ответил: «Говорят, что до революции он держал ларек на базаре». Тогда при встречах с нею в клубе молодых ленинцев я решил быть настороже, однако заинтересовался ею как женщиной и начал у нее бывать. Жила она вместе с Маршевой и Рудаковой в общежитии фабзавуча, в отдельной комнате, бывшей до революции дворницкой. Таким образом я был в гостях у Голубевой четыре раза, всякий раз у нее в это время был кто-нибудь из молодежи, и вдвоем с нею я никогда не оставался. В клубе молодых ленинцев я старался, однако, держаться от нее подальше, потому что однажды она пришла с намазанными бровями и губами, и ей сделали товарищеское замечание, после чего я в клубе ее не видел. Насколько я знаю, науками и политической жизнью она интересовалась мало и была мещанского склада мыслей. Однажды я предложил Голубевой удовлетворить мою физическую потребность — но она отказалась, и я перестал к ней ходить. С тех пор я старался не поддерживать с ней никакого сообщения, убедившись, что она окончательная мещанка. Мне лично о своем недовольстве жизнью
