Игнат говорил так красиво, так увлеченно, что Степану хотелось верить. И в благие его намерения, и в то, что не окропятся никогда бесценные английские розы человеческой кровью. И в то, что отражения пусть не завтра, пусть через несколько лет станут нормальными, перестанут пугать своей гнилой чернотой.
– А сам-то ты что? – Игнат по-свойски ткнул его в бок. – Отчего домишко построил такой скромный? Если деньжат мало, так я подкину! За мной не заржавеет.
Дом Степан и в самом деле построил. И по его разумению, дом этот был огромный – двухэтажный. Стоял он на берегу того самого лесного ручья, выше по течению. И в воде отражался таким, каким был на самом деле – светлым, белокаменным! И дубы Степан рубить не стал, велел строителям сберечь все деревья до единого. Оттого дом, казалось, тоже рос в лесу, как гигантский белоногий гриб. Вот в этот дом он бы с легким сердцем привел жену. Тут бы растил детишек. И собак бы завел охотничьих. Вот бы на что денег не пожалел, так это на хороших гончих! Видел таких у Злотникова, аж завидки взяли. А чего завидовать, когда денег столько, что до конца жизни не потратить? Вот как появится семья, так и выпишет он себе кобелька и суку из тех узкомордых да голенастых, которые только с виду кажутся малахольными и бесполезными. Видел Степан их в деле. Чудо, а не звери!
Так за разговорами и мечтами и не заметил, как домчали кони до Игнатова дворца, загарцевали нетерпеливо перед парадным крыльцом, у которого уже навытяжку стояли лакеи в голубых ливреях. Тут же нервно переминался с ноги на ногу управляющий Григорий Анисимович, мужчина средних лет, степенный и, говорят, в своем деле незаменимый. Управляющего Игнат тоже откуда-то переманил большими деньгами, перевез в Горяевское – так теперь велено было именовать поместье! – всей семьей. И вот теперь Григорий Анисимович расстарался, организовал все по высшему разряду. Стоило только появиться на подъездной аллее золоченому экипажу, дал знак, и над прудом поплыли чарующие звуки музыки.
– Оркестр! – подмигнул Степану Игнат. – Сам придумал.
Он гордился этой своей придумкой, как маленький ребенок, и Степан помимо воли улыбнулся.
А девочкам понравилось! Ах, как им все понравилось! Как порхали они по дому и по парку яркими райскими птичками! Как восторгались диковинными узкими лодчонками, теми самыми венецианскими гондолами! Неужто пришло наконец счастье в эти темные места?! Пусть бы пришло!
А спустя две недели в Горяевском давали бал. Степан в жизни своей ни одного бала не видел, но отчего-то решил, что вот этот не хуже царского будет. Гостей приехало – тьма! Роскошные экипажи прибывали один за другим! Гости, с которыми Игнат никогда раньше и знаком не был, но до которых вместе с пригласительными, тисненными на тонких пластинах червонного золота, дошли слухи о невероятном дворце посреди тайги и его хлебосольном хозяине – сибирском Крезе, как успели окрестить Игната газеты. Не позвал Игнат только Злотникова и тех, кто однажды стал свидетелем его позора, лично проверил список на несколько сотен фамилий.
– Пусть жалеют! Пусть тепереча локти себе кусают, что потеряли дружбу с таким человеком! – Разбогател Игнат, а обид старых не забыл.
Про тот удивительный бал долго судачила вся Сибирь. И в газетах про него писали несколько недель кряду. Получилось у Игната заявить о себе так громко, что эхо докатилось аж до самого Санкт-Петербурга. Все, как хотел, так и вышло. О золотые слитки спотыкается! В любом европейском банке – наипервейший, наиважнейший клиент! Дом – полная чаша! Жена – красавица! Чем не жизнь?
Омрачало Игнатово счастье только одно – не получалось у них с Оксаной детишек. Год уже, считай, живут под одной крышей, уже пора бы – ан нет! Только однажды он пожаловался. Пили они горькую после удачной охоты. Не в Игнатовом, а в Степановом доме пили. Вот тогда и пожаловался.
– Это наказание мне, Степа. – Игнат был пьян и оттого разговорчив. – За отца ее наказание. Чтобы род мой пресечь.
– Не дури, Игнат. – Про наказание Степан был с ним согласен, но надо же как-то дружка закадычного поддержать. – Наладится еще у вас все! Оксана твоя в тебе души не чает! А год – это не срок.
– Срок, Степа! Еще какой срок! – Игнат одним махом опрокинул в себя рюмку. – У меня капитал какой! Деньги, власть! А кому я это все оставлю? Мне наследник нужен, Степа! Вот что я тебе скажу! А если Оксана моя – пустоцвет, то что ты мне, крепкому, здоровому мужику, прикажешь делать?! С другой бабой не хочу! Есть у меня ублюдки, наплодил по молодости и глупости. Но то ублюдки, а я тебе про законного наследника сейчас талдычу! Что делать, я тебя спрашиваю?
Ответить Степан не успел, скрипнула, открываясь, дубовая дверь. За ней черной тенью стоял Вран. Никогда он порог Степанова дома не переступал. Не хотел? Или не мог? Слишком много серебра, слишком много светлой силы было в этом доме. Степан специально место выбирал. А Вран все понимал, усмехался кривой своей усмешкой и порог никогда не переступал. Хотя думалось, что если очень захочет, никакая сила его не остановит, ну, разве только его черные вороньи крылья опалит.
– Будет тебе наследник. – Вран гладил свою птицу и сам совершенно по-птичьи склонил голову набок. – Попомни мое слово, и года не пройдет.
Хоть одно хорошее предсказание от этого… нечеловека. Обрадоваться бы, да только Степан помнил про цену. Ничего Вран не делает просто так. Когда придет время, заплатить за свое счастье Игнату придется сторицей. И ему, Степану, тоже. Пусть не за счастье, пусть за дар, с которым расставаться не хочется. Все равно придется платить.
А Игнат обрадовался, сорвался с места так, что опрокинул тяжелый дубовый стул, кинулся к Врану обниматься. Да так и застыл с распростертыми объятиями – испугался. То ли Врана, то ли ворона его одноглазого.
– Верь мне, – сказал Вран ласково и исчез, растворился в темноте.
Тот их пьяный разговор как-то быстро забылся. Закрутили их вихри неотложных дел и забот. У каждого заботы были свои, но видеться Игнат со Степаном продолжали часто. Случалось, что Степан и на ночь оставался в Горяевском. В доме-перевертыше никогда не
