Я заговорил спокойнее и обращался теперь не к девушке, а к общей массе ребятни.
– Ребята, я понимаю, это очень обидно и неприятно. Тем более так вдруг. Но это необходимая и вынужденная мера. Партия и командование РККА приказали создать здесь новую воинскую часть. Это важно. И срочно. У нас просто нет времени строить для вас новое здание до того, как забрать старое. Скоро начнут прибывать командиры и бойцы, и мы, вместе с товарищами из райкома ВЛКСМ, собирались собрать вас и всё объяснить. Мало того. Мы хотели попросить вас о помощи.
Вы все знаете, что большинство рабочих заняты на строительстве нового завода. А нам срочно нужны умелые руки. Нужно перестроить ваше здание под наши нужды, нужно подготовить казарму для первого прибывающего подразделения, нужно разметить и оградить территорию. Поэтому мы просим добровольцев, после окончания уроков или работы, для старших, приходить на помощь. Это не так интересно, как строить планер или летать на самолёте, но сейчас это нужнее. А теперь всем пора, если не хотите опоздать на занятия.
Чёрт, никогда не умел произносить речи. Всё слишком пафосно и сухо. Но действует, ребята расходятся. Многие шли напрямую через рощу. Мимо, гордо глядя перед собой, прошествовала Натали Лефёвр. Сердце стукнуло.
– Тебе сейчас только колокольчик на шею, а так – баран бараном.
Серёга ткнул меня в бок. Я собрался огрызнуться, но представил, как выгляжу со стороны, и засмеялся.
– Так, бунт на корабле подавлен, за отсутствием нока-реи вешать никого не будем. Пошли работать.
Следующие десять дней слились в один. К прибытию сапёров им подготовили казарму и склад под оборудование. Пацанва с увлечением рубила просеку под дорогу и копала ямы под столбы забора. Наиболее смышлёные начали разметку территории. Девушки сменили иголки и нитки на мастерки и кисти и фактически привели наш штаб в пригодное для работы помещение.
Всё-таки вера в свою страну и идею – это чудо. Они работали с семи-восьми утра и до девяти вечера, когда мы, то есть я, Сергей и парни из райкома и горсовета, разгоняли их по домам. Утром те, кто учился и работал в первую смену, вечером те, кто во вторую. Ну и целыми днями те, кто ухитрился как-то слинять на весь день.
На следующий день после прибытия инженерная рота, одним отделением, начала строить палаточный лагерь, а всеми силами – учебно-тренировочный комплекс. По всем правилам. Тросовые горки, парашютная вышка, полоса препятствий, полоса разведчика, стрелковый полигон и так далее. Работа на год, которую надо сделать за месяц, от силы два. «Зимние квартиры» должны будут строить городские строители, когда руки дойдут и до нас. Спать нам удавалось часа три-четыре в день. Никого из соседей я так и не увидел, а Серёга, чертяка, говорил, что пару раз встречался, и строил рожи.
Утро 22 апреля ничем не отличалось от других понедельников. Должны были прибыть штабные командиры и часть командиров рот и взводов. Им были приготовлены комнаты в здании штаба, для несемейных. Семейных разместили на квартирах в городе. В 13.00 я стоял перед группой из 20 человек и пытался оценить, что мне предстоит сделать.
В целом красиво. Ребята молодые, крепкие. Судя по тому, как на них сидела форма, носили они её не первый день. Отдельное внимание привлекали двое: батальонный комиссар и девушка со знаками различия военфельдшера. Комиссар был худ. Не худощав, а именно худ, до истощения. Форма висела как на вешалке. Зато на груди у него был орден Красного Знамени. И главное – глаза, в которых убеждённость, радость и настороженность присутствовали примерно в равных долях. Он был убеждённо-спокоен, и от него, несмотря на худобу, веяло силой.
Девушка – военфельдшер – была не в синей, а в стандартной зелёной форме. Видать, синих юбок на складе всё-таки не нашлось. Красивой она не была, но вот эффектной… Белые волосы собраны в тяжёлый узел на затылке, губы сжаты, в глазах вызов, та же убеждённость, что и у комиссара, и… улыбка, пусть и далеко спрятанная. Первой мыслью было, что это ошибка. Но формирование шло под пристальным оком «самого», в чём я не сомневался, а значит, не всё так просто. Ну, что ж. Как говорили в Одессе: «будем посмотреть»!
– Товарищи командиры. – Люди вытянулись.
– Вы прибыли для прохождения службы в 1-й батальон 301-й воздушно-десантной бригады. Как видите, ни бригады, ни даже батальона пока нет, и именно вы будете их создавать. Я вижу, что некоторые из вас ранее не служили в десанте. Вам придётся перенять опыт у других. Даже у бойцов, если у них есть чему поучиться. Тех, кто переведён из других бригад ВДВ, сразу предупреждаю, что здесь почти всё будет по-другому.
До прибытия личного состава у нас с вами три недели, и надо успеть максимум за это время. Мой заместитель, капитан Голубев, займётся вашим размещением. Начиная с 15.00, я буду вызывать всех для личной беседы, а пока прошу следовать за капитаном. Товарищ батальонный комиссар и товарищ военфельдшер, вас я прошу остаться.
На меня смотрели две пары глаз, серо-стальные комиссара и изумрудно-зелёные, «кошачьи» врача. В обеих был вопрос. Я начал с того, что представился по форме.
– Майор Доценко Георгий Валентинович. Заранее приношу свои извинения, но я должен задать несколько вопросов. Товарищ военфельдшер, начнём с вас.
– Военфельдшер Громова Елена Ивановна. Закончила медицинский факультет и курсы полевой хирургии. Участвовала в боевых действиях в Финляндии в качестве полевого хирурга. Легко ранена осколком. Кроме того, закончила лётные курсы ОСОАВИАХИМ и имею более ста прыжков с парашютом.
– И сколько из них с самолёта?
– 47, товарищ майор.
– Ясно. Как попали к нам? Получили назначение или попросили назначение?
– Выбила. Неделю доказывала, что имею боевой опыт и парашютную подготовку. В самый раз для парашютной бригады.
– Воздушно-десантной бригады, товарищ военфельдшер. А вы задумывались о специфике нашей службы? Машин нет, всё на себе. В батальоне 450 человек, всё необходимое потащите вы и ваши подчинённые, сможете? А если я прикажу не оказывать помощь тяжелораненым, которых нельзя спасти, с целью экономии медикаментов, сможете? Или прикажу оставить «тяжёлых» раненых, сдерживающих скорость передвижения, в каком-нибудь овраге или лесочке, сможете? Или начнёте говорить о долге советского врача и гуманизме?
Она смотрела на меня с минуту. Глаза сузились и потемнели.
– Я
