– Лейтенант, на будущее. Не разговаривайте со старшими командирами как главный, обжечься можно. Во-вторых, товарищ Пушкин нужен мне здесь. Я сегодня же свяжусь с Москвой, а вы пока можете его сопровождать. В качестве почётного караула. До поступления другого приказа. О вашем размещении до отъезда к моему зампотылу.
Ну не сразу, но мы его убедили. И через час с копейками я сидел у Егорова. Он тоже пребывал в расстроенных чувствах, и виной всему был я. Это я уговорил первого секретаря отправить проект командирского городка. Арестовать его не арестовали, но сообщили о рассмотрении персонального дела в ближайшие дни. А это прелюдия к аресту. Главное, непонятно за что, ведь никто ничего пока не строил, только внесли предложение. А рассмотрению подлежало дело «о растрате народных средств с целью достижения дешёвой популярности в массах».
Во формулировка, язык сломаешь. Ладно, будем разбираться. У меня есть то, чего нет у Егорова, Пушкина, да и, наверное, у 99,9 % граждан. У меня есть прямой выход на Сталина. И я набрал номер телефона. Телефонистка на коммутаторе попросила подождать, затем перевела разговор на дежурного. Услышав фамилию, я даже улыбнулся. Он был одним из моих учеников, на занятиях заработал кличку Ванька-встанька. Очень ему хотелось всегда приземляться на ноги или, в худшем случае, мгновенно вставать. Но боец он был неплохой. Судя по голосу, он тоже улыбался, и через пару вопросов и пять-семь минут я услышал голос Сталина:
– Здравствуйте, Георгий Валентинович. Хорошо, что позвонили, а то мы уже думали, что наступил коммунизм, никаких недостатков не осталось, все проблемы решены.
– Здравствуйте, товарищ Сталин.
В трубке многозначительно кхекнули.
– Извините, Иосиф Виссарионович. И проблем и недостатков хватает, но до сих пор старались обходиться сами. А сейчас мне просто необходима помощь. Я нахожусь в кабинете первого секретаря обкома Егорова. Среди его сотрудников есть молодой архитектор по фамилии Пушкин. Он создал проект нового жилого массива, прямо из будущего, фантастика. Несколько недель назад они отправили проект на рассмотрение в Москву. И вот сегодня товарища Егорова предупредили о рассмотрении персонального дела за траты, а Пушкина приехал арестовывать наряд из Москвы. Иосиф Виссарионович, мы просим разобраться, что происходит.
– Хорошо, Георгий Валентинович. Товарищу Егорову скажите не волноваться. А этого Пушкина привозите сюда. У нас найдутся и другие вопросы для обсуждения. Надеюсь, ваши заместители справятся?
– Так точно, справятся. Спасибо, товарищ Сталин.
– До свидания.
В шесть часов вечера всё тот же Степан, трижды обнюхав каждый болт, сел за руль, и мы поехали в Москву. Ехать было часа три, не долго, но скучно. Водила молчал по привычке. А мой спутник… Нет, что-то не так нам вдалбливали о культе личности. У нас ведь у любого вождя был культ. У Леонида Ильича, у Горбатого. Но чтоб вот так! То есть парень был как на иголках со времени попытки ареста. Когда я сказал, что он едет со мной в Москву, он слегка обрадовался и ещё больше разволновался. Особенно после просьбы прихватить все свои проекты. А вот когда я озвучил, куда именно, а главное, К КОМУ мы едем, он просто впал в ступор. И всё ещё из него не вышел. А, и ладно. Зато пару часов поспал.
У ворот дачи мы с Александром Сергеичем остались стоять, а машину перенаправили в другое место. Ждали мы недолго, но весело, всё-таки большинство парней из охраны я знал. Так, потолкались, поборолись. Глядя на нашу возню, мой компаньон вообще ошалел. А потом нас позвали.
В уже привычном кабинете находились уже знакомые лица. Сталин, Берия, Власик. Плюс ещё трое. Первый: невысокий, полноватый, одетый в полувоенный френч защитного цвета, с папкой под мышкой – явный чинуша. Судя по быстрой смене выражения лица, которую он не контролировал (кстати, зря) глядя на Сталина или на нас – чиновник довольно высокого ранга.
Второй: военный в форме НКВД, уверенный и спокойный. И пожилой человек с внешностью старого учителя. То есть «чеховское» пенсне, ухоженная седая бородка и неброский костюм. Пошитый на заказ или хорошо подогнанный. Короче, профессор. На столе перед ним лежали все бумаги Пушкина, и он их просматривал, не слишком обращая внимание на присутствующих. Даже на Сталина и Берию. Он же, в нарушение всех протоколов, начал беседу. Просто посмотрел на меня, потом на моего протеже и сказал:
– Здравствуйте, батенька.
Ну, точно, блин, профессор.
– Это ваша работа?
– Моя, – ответил Пушкин, сильно нервничая.
– Знаете, батенька, я всю жизнь гордился тем, что учил своих студентов смелости мышления и полёту фантазии. Но это не просто смело, это грандиозно. Просто, лаконично, продуманно. Только нужно немножко больше индивидуальности. А то ведь всё одинаково, эдак проснёшься утром и не узнаешь, где ты, в Москве или в Саратове.
– У меня есть и с декором, но я хотел, чтоб дешевле и в монтаже проще.
Сталин слушал вдумчиво и эмоций не показывал. А вот Лаврентий Павлович был недоволен. И это недовольство узрел чиновник, который его и озвучил.
– Вы что себе позволяете, граждане?! Что это за рассюсюкивание в присутствии самого товарища Сталина. Безобразие и безответственность. Вот об этом я вам и говорил, товарищ Трифон.
Теперь он обращался к военному, но тот молчал. А вот Сталин нет. Только обратился он не к чиновнику, а к «профессору».
– Ну, что, Виктор Александрович, я вижу, проект вам понравился. Вы, как президент Академии архитектуры, рекомендуете его к реализации?
«Профессор», а точнее академик, посмотрел на Сталина, на Берию и дольше всех разглядывал чинушу во френче.
– Да, товарищ Сталин. Я готов рекомендовать этот проект. Мне нужно время на несколько более полное ознакомление, но в целом он превосходен. Это не шаг, даже не скачок – это взлёт в будущее жилого строительства.
Вот теперь Сталин посмотрел на чиновника.
– А теперь вы объясните нам, чем руководствовались, когда не просто отклонили проект, а, – тут Берия подал Сталину лист, – передали дело в НКВД с резолюцией «…технически безграмотно, экономически нецелесообразно, направлено на подрыв устоев Советского государства…». Да ещё указали, что проект уже запущен в производство. Без согласования. И на него потрачены госсредства. И всё это по указанию врагов в лице первого секретаря обкома Егорова и инженера Пушкина, он же автор вредительского проекта.
Тут Верховный посмотрел на меня, и, богом клянусь, я уловил усмешку в усах. Ну, точно, это же я ему предлагал у доносчиков спрашивать, типа зачем, чего хотел. А чиновник, поняв, что пахнет жареным, вдруг расхрабрился. Нет, бывает, что приговорённый решает резать правду-матку, но бывает, что лучше не надо. Потому что этот придурок заявил буквально следующее:
– Проект, может, и был бы хорош, но не в
