Проходили минуты. На деревьях собиралось все больше ворон. Мой интерес к этой полянке был слишком заметен.
С какой целью они наблюдают за мной? Хотят понять, не узнала ли я чего? Например, о тех, кто здесь побывал? Теперь ясно, что птицы не имеют отношения к обманникам. Они как-то связаны с теми мужчиной и женщиной, и душилы напрасно считают появление ворон добрым знаком. Если это и знак, то вряд ли добрый. Птицы – вестники и шпионы.
Вороны. Везде и всегда вороны. Но ведут они себя вопреки собственной натуре. Это орудия. Кто-то боится, что я раскрою тайну. Если и вправду что-то пойму, лучше не подавать виду.
Полянка казалась знакомой, она напоминала то место, где мне довелось пожить. Если пень – это Башня в Чарах, откуда я правила своей империей, то разбросанные камни обозначают непроходимый рельеф – я позаботилась о том, чтобы к Башне вела одна-единственная, опасно узкая тропа.
Моему взору открывались все новые знаки. Они с трудом поддавались расшифровке, словно тот, кто оставил их для меня, знал, что за ним следят. Его окружали вороны? Если дать волю воображению, то разбросанные камни, древесный мусор и травяные фигурки уподобятся Башне и окружающей ее местности. Возможно, пара палок, и камни, и след сапога, и свежий бугорок – не что иное, как напоминание о ситуации, сложившейся лишь единожды в истории Башни.
Я с трудом сохраняла равнодушный вид. Если камни, сучки и все прочее содержат в себе некий смысл, то должны что-то означать и фигурки из травы и коры. Я встала, чтобы лучше видеть окружающее.
И тут появилась еще одна деталь.
Подле пня лежал лист. На нем уместилась крошечная фигурка. Ее создавали с особой тщательностью. Так, чтобы я, обнаружив ее, наверняка поняла смысл всего послания.
Предполагалось, что Ревун, при мне владевший летучим ковром, разбился при падении с Башни. Однако недавно у меня возникло подозрение, что он жив. И послание сообщало, что Ревун каким-то образом участвовал в последних событиях.
Кто бы ни устроил эту мизансцену, он знал обо мне и о моем предполагаемом посещении рощи. Логично допустить, что ему известны и мои теперешние действия, и планы на будущее. Он не распоряжается воронами, но имеет доступ к добываемым ими сведениям. Иной причины для такого хитроумного и сомнительного способа связаться со мной я не вижу.
И еще кое-что.
В той битве, которая, как считалось, стоила жизни Ревуну, участвовало немало колдунов. Большинство их числилось погибшими. Но позднее мне сообщили, что кое-кто просто бежал, имитировав свою смерть.
Я снова осмотрела фигурки. В некоторых угадывались знакомые черты. Три были раздавлены каблуком. Те, кто умер.
Я не пожалела времени на поиски, но все же едва не пропустила нечто важное, то, без чего картина не складывалась. Уже почти стемнело, когда я обнаружила изящную фигурку, несущую под мышкой нечто похожее на голову. Не сразу я поняла заложенный в эту композицию смысл.
«Если не искать, то и не найдешь», – сказала я Нарайяну.
Многие фрагменты мозаики состыковались, как только я поняла: невозможное возможно. Моя сестра жива. Передо мной предстала совершенно новая картина. Я испугалась до смерти.
И страх помешал мне увидеть самую важную часть послания.
38
У Нарайяна было плохое настроение.
– Храм нужно освящать заново. Все, абсолютно все осквернено. Но по крайней мере, они не совершали надругательств умышленно, не марали святых мест. И идол, и реликвии остались нетронутыми.
Я не понимала, о чем речь. У всех джамадаров физиономии были вытянуты. Я взглянула на Нарайяна, сидящего напротив меня у очага. Он воспринял мой взгляд как вопрос.
– Любой неверующий, обнаруживший святые реликвии или идола, украл бы их.
– Может, они боялись проклятия?
У него округлились от страха глаза. Повертев головой, он приложил палец к губам и прошептал:
– Откуда ты знаешь о проклятии?
– С такими вещами, как святыни, всегда связаны проклятия. В этом их первобытная прелесть.
Излишний сарказм. Просто я была не в себе. Хотелось поскорее убраться из этой рощи. Не слишком приятное место. Здесь умерло немало народу, причем не от старости. Земля пропитана кровью и усыпана костями, а воздух еще дрожит от крика. А здешний запах – и физический, и психический – наверняка очень нравится Кине.
– Долго мы еще тут пробудем, Нарайян? Я помогаю, чем могу, но не собираюсь торчать в этой роще всю оставшуюся жизнь.
– О… Госпожа, Фестиваля не будет. Чтобы очистить храм от скверны, требуется несколько недель. Жрецы расстроены, обряды отложены до Надама. Это незначительный праздник. Перед тем как у ватаг начнется сезон отдыха и связь между ними прервется, жрецы напомнят им о необходимости истово молиться Дщери Ночи, почаще призывать ее. Жрецы утверждают, она медлит из-за нашего недостаточного усердия.
Неужели он всю жизнь будет выдавать мне информацию по крупицам? Впрочем, едва ли среди верующих найдется охотник подробно рассказывать о своих праздниках, святынях и тому подобных вещах.
– Тогда почему мы до сих пор здесь? Почему не отправляемся на юг?
– Мы приехали не только ради Фестиваля.
Это правда. Но интересно, каким образом я могла бы убедить этих людей в том, что являюсь их мессией? Об этом Нарайян умалчивает. Ни одна актриса не сыграет роль, не зная из нее ни единого слова.
Вот в чем проблема. Нарайян искренне верит, что я Дщерь Ночи. Верит, поскольку страстно желает, чтобы я ею была. Так что намекать ему насчет репетиции бесполезно. Он убежден, что интуиция должна раскрыть для меня мою сущность.
Но почему-то она не спешит давать подсказки.
Нарайян нервничал: было похоже, что джамадары разочарованы. Тот факт, что я обнаружила осквернение храма, еще не доказывал мою способность оправдать их надежды.
– Как я могу совершать чудеса на земле, утратившей святость? – спросила я шепотом.
– Не знаю, Госпожа. В наших догматах нет указаний на этот счет. Все в руках Кины. Она пошлет знамение.
Знамение? Прелестно. Но мне еще не выпало возможности изучить список примет, которые у этой публики считаются важными. Знаю о воронах: они имеют сакральный смысл, да еще какой! Верующие рады нашествию этих падальщиц на Таглиос, считают их предвестницами Года Черепов. Что еще?
– А на кометы вы обращаете внимание? – спросила я. – На севере в прошлом году видели комету, и еще раньше пролетала. Здесь их наблюдали?
– Нет. Комета – плохое знамение.
– Для меня – уж точно.
– Ее называют Мечом или Языком Шеды – Шедалинка. Она отбрасывает свет Шеды на землю.
Шеда – одно из древних имен верховного божества гуннитов. Его еще зовут Царем Царей Света.
– По словам жрецов, при появлении кометы Кина теряет свою силу, ибо свет небесного тела озаряет небо всю ночь.
– Но луна…
– Луна – светило Тьмы. Луна принадлежит Теням, она создана, чтобы эти отродья Тьмы могли охотиться.
Его речь стала невразумительной. У любой религии есть
