— Это вы про Джека? — удивился толстяк. — Ну что вы! Мой Джек и ребенка не тронет. Он смирный, как голубь. Хотите погладить его?
Мама махнула рукой:
— Ну вот, только и дела у меня, что собак гладить. Дома обед стынет, в комнатах не прибрано, а тут еще ребят дозваться никак не могу… И куда пропали — не понимаю. Ка-а-арик! Ва-а-аля! — снова закричала она.
— А вы приласкайте Джека, попросите его хорошенько. Скажите ему: “Ну-ка, Джек, разыщи поскорее Карика и Валю”. Он их мигом найдет.
Шмидт наклонился к собаке, потрепал ее по шее.
— Найдешь, Джек?
Джек тихонько взвизгнул и, неожиданно подпрыгнув, лизнул фотографа в губы.
Толстяк отшатнулся, брезгливо сплюнул и вытер губы рукавом.
Мама засмеялась.
— Напрасно смеетесь, — сказал Шмидт. Кажется, он очень обиделся. — Мой Джек великолепная ищейка. Дайте ему понюхать какую-нибудь вещь Карика или Вали, и он найдет их, где бы они ни были. Это же премированная ищейка. Он идет по следам человека, как паровоз по рельсам. Дайте ему что-нибудь: игрушку ребят, рубашку, тюбетейку — и вы сами увидите, какой он замечательный следопыт.
Мама нерешительно пожала плечами, однако, подумав, наклонилась, подняла с земли зеленый совочек Вали и тюбетейку Карика.
— Ну что ж, — сказала она, — пусть понюхает. Это — вещи моих ребят.
— Прекрасно! — потер руки Шмидт. — Замечательно! Очень хорошо!
Он сунул под нос Джека совочек и тюбетейку.
— Ну-ка, Джек, — скомандовал Шмидт, — покажи, как ты умеешь работать. Ищи, Джек! Ищи, собачка!
Джек взвизгнул, пригнул голову к самой земле и, вытянув хвост, побежал по двору широкими кругами.
За ним бодро мчался фотограф.
Добежав до поленницы дров, Джек остановился и вдруг, подпрыгнув, встал на задние лапы, а передние положил на поленницу. Нос Джека очутился перед мордой кота Анюты.
“Р-р-ра-аз-зо-ор-р-р-ву!” — зарычал Джек.
Кот вскочил, изогнулся в дугу и, сверкнув зелеными глазами, зашипел, как змея: “Меня? Ш-ш-ш-али-ш-ш-шь!”
Джек попытался схватить его за хвост. Кот ощерился и закатил Джеку такую оплеуху, что бедный пес завизжал от боли и от досады, но тотчас же оправился и с громким лаем снова кинулся на Анюту. Кот зашипел еще громче, поднял лапу и закричал на своем кошачьем языке: “Пош-ш-ш-шел вон! Заш-ш-ш-ш-шибу!”
— Ну-ну, довольно, Джек, — сказал сердито фотограф. — Не отвлекаться! — И он так сильно натянул поводок, что собака присела на задние лапы. — А теперь ищи!
Сердито тявкнув на кота, Джек побежал дальше. Он обежал весь двор, остановился у водосточной трубы и, шумно втягивая ноздрями воздух, посмотрел на хозяина.
— Понятно! Все понятно, Джек! — кивнул головою фотограф. — Ты хочешь сказать, что они сидели тут и, наверно, играли с Анютой? Прекрасно! Но куда же они пошли отсюда? Ну? Ищи, ищи, собачка!
Джек заюлил, завертелся волчком, поскреб лапами землю под трубой, потом с громким лаем помчался к парадному подъезду.
— Ага, ага, вы видите? — крикнул Шмидт. — Он уже напал на след.
Шаркая сандалиями, фотограф вприпрыжку побежал за собакой.
— Если найдете ребят, пошлите их домой! — крикнула мама и направилась через двор к воротам.
“Наверное, они в соседнем дворе”, — подумала она и, уже не обращая внимания на Джека и его хозяина, вышла за ворота дома.
Натягивая с силой цепочку, Джек тащил толстяка по лестнице вверх.
— Тише, тише! — пыхтел толстяк, еле поспевая за собакой.
На площадке пятого этажа Джек на секунду остановился, взглянул на хозяина, потом, отрывисто тявкая, бросился к дверям, обитым клеенкой и войлоком. На дверях висела белая эмалированная дощечка с надписью:
ПРОФЕССОР ИВАН ГЕРМОГЕНОВИЧ ЕНОТОВ
Пониже была приколота записка:
Звонок не действует. Прошу стучать.
Джек с визгом подпрыгивал, царапал когтями клеенчатую обивку двери.
— Тубо, Джек! Тут просят стучать, а не визжать.
Фотограф Шмидт пригладил ладонью прическу, обстоятельно вытер платком потное лицо, потом согнутым пальцем осторожно постучал в дверь.
За дверью послышались шаркающие шаги.
Щелкнул замок. Дверь приотворилась. В щели показалось лицо с мохнатыми седыми бровями и желто-белой бородой.
— Вы ко мне?
— Простите, профессор, — смущенно сказал фотограф, — я только хотел спросить вас…
Но не успел толстяк договорить, как Джек вырвал из его рук поводок и, чуть не сбив профессора с ног, бросился в квартиру.
— Назад! Джек! Тубо! — закричал Шмидт.
А Джек уже громыхал цепью где-то в конце коридора.
— Извините, профессор, Джек так молод… Разрешите войти. Я сейчас же уведу его обратно.
— Да, да… Конечно, — рассеянно сказал профессор, пропуская в квартиру Шмидта, — войдите, пожалуйста! Надеюсь, ваша собака не кусается?
— Очень редко! — успокоил профессора Шмидт.
Фотограф переступил порог. Закрыв за собой дверь, он сказал негромко:
— Тысяча извинений! Я на одну минутку… У вас, товарищ профессор, должны быть ребята… Карик и Валя! Из второго этажа…
— Позвольте, позвольте… Карик и Валя? Ну да! Конечно. Прекрасно знаю. Очень славные ребята. Вежливые, любознательные…
— Они у вас?
— Нет! Сегодня их не было у меня.
— Странно! — пробормотал толстяк. — Джек так уверенно шел по следу…
— А может быть, это вчерашний след? — вежливо спросил профессор.
Но Шмидт не успел ответить. В дальней комнате звонко залаял Джек, и тотчас же что-то загремело, задребезжало, зазвенело, как будто на пол упал шкаф или стол с посудой. Профессор вздрогнул.
— Да ведь он перебьет все! — закричал он плачущим голосом и, схватив Шмидта за рукав, потащил за собой по темному коридору.
— Сюда! Сюда! — бормотал он, толкая дверь. Как только профессор и фотограф переступили порог комнаты, Джек кинулся хозяину на грудь, взвизгнул и с лаем бросился назад.
Он носился по комнате, волоча за собою цепочку, обнюхивал книжные шкафы, вскакивал на кожаные кресла, вертелся под столом, бестолково бросался из стороны в сторону.
На столе звенели, подпрыгивая, колбы и реторты, качались высокие прозрачные стаканы,
