Перепуганный толстяк растерянно поглядел на профессора и, не спрашивая его больше ни о чем, сгреб собаку в охапку, крепко прижав ее к животу.
“Кажется, старик с ума спятил!” — подумал он.
— Так и стойте! — крикнул профессор.
Держа перед глазами лупу и согнувшись в три погибели, он принялся внимательно осматривать квадратики пола один за другим.
— И мне долго придется стоять, профессор? — робко спросил фотограф, с тревогой следя за странными движениями профессора.
— Ставьте ногу сюда! — крикнул профессор, указывая пальцем на ближайшие квадратики паркета.
Шмидт неловко поставил ногу и так крепко прижал к себе Джека, что тот забился на руках и тихонько взвизгнул.
— Молчи! — прошептал Шмидт, со страхом следя за профессором.
— Теперь — вторую ногу! Ставьте ее сюда!
Толстяк безропотно повиновался.
Так, шаг за шагом, профессор довел онемевшего от удивления фотографа до дверей.
— А теперь, — сказал профессор, широко распахнув двери, — а теперь уходите, пожалуйста!
Дверь захлопнулась перед носом Шмидта.
Со звоном щелкнул французский замок. Толстяк выпустил из рук Джека и, теряя сандалии, кинулся вниз по лестнице тяжело дыша, поминутно оглядываясь.
Джек с громким лаем мчался за ним.
Так они добежали до отделения милиции.
А к вечеру во двор въехала машина с красными полосами по бортам. Несколько милиционеров выскочили из машины, вызвали дворника, потом поднялись на пятый этаж, где жил профессор Енотов.
Но профессора дома не оказалось.
На дверях его квартиры висела приколотая блестящими кнопками записка:
Не ищите меня. Это бесполезно.
Профессор И.Г.ЕнотовГлава вторая
Чудесная жидкость. Загадочное поведение трусиков и сандалий. Необыкновенное превращение в самой обыкновенной комнате. Приключение на подоконнике. Карик и Валя отправляются в удивительное путешествие.А дело было так.
Накануне того дня, когда исчезли ребята, Карик сидел вечером в кабинете профессора Енотова.
В такие часы он любил беседовать с Иваном Гермогеновичем.
Весь кабинет погружен в полумрак; из темных углов поднимаются к потолку длинные черные тени; кажется, — там притаился кто-то и глядит на светлое пятно над большим столом.
Голубые огоньки спиртовок тянутся, вздрагивая и раскачиваясь, к закопченным донышкам стеклянных колб. В колбах что-то булькает и клокочет.
Сквозь фильтры медленно просачиваются и звонко падают в бутыль прозрачные капли.
Карик залез с ногами в большое кожаное кресло.
Прижав подбородок к столу, он внимательно следил за ловкими руками профессора, стараясь не дышать, не шевелиться.
Когда профессор работает, он насвистывает разные песенки, а иногда рассказывает Карику забавные истории о своем детстве, о дальних странах, где пришлось ему побывать, о разных удивительных зверях, которых он видел в Америке, Африке и Австралии.
Вот и сейчас, засучив рукава халата, насвистывая, Иван Гермогенович работал, склонившись над столом, переливая синие, красные, черные жидкости из одного стаканчика в другой, помешивая их стеклянной палочкой и то и дело взбалтывая. Карик следил за каждым движением профессора, словно перед ним был фокусник или волшебник.
Иван Гермогенович схватил большую стеклянную колбу с густой маслянистой жидкостью, разлил ее по узким длинным стаканам, понюхал и вдруг засмеялся:
— А ведь, кажется, получается! Попробуем проверить раствор, подбросим в него вот эти белые кристаллики.
Он подцепил роговой ложечкой из черной банки белые крупинки и принялся бросать их по одной в приготовленные стаканчики.
И вдруг жидкость закипела, в ней появились белые хлопья, которые начали медленно опускаться на дно, и тотчас же она превратилась в темно-фиолетовую, а белые хлопья стали золотистыми.
— Победа! — закричал Иван Гермогенович. — Ура! Это величайшая победа! Наш труд увенчался успехом! Теперь нам остается только угостить подопытного кролика нашей волшебной жидкостью, и тогда…
— И что тогда будет? — спросил Карик.
— О, тогда ты увидишь такое, чего никто еще в мире не видел.
Он щелкнул пальцами и громко запел:
О жидкость — чудо и краса! Творить мы будем чудеса!Карик невольно поморщился: пел профессор хотя и очень громко, но у него не было слуха, и все песни поэтому он распевал на один мотив, похожий на завывание ветра в трубе.
— А если кролик не станет пить? — спросил Карик.
— Как это не станет? Заставим выпить… Но это уже завтра… А сейчас… — Иван Гермогенович взглянул на часы и засуетился: — Ай-яй-яй, Карик! Как мы засиделись!.. Одиннадцать часов… Да… Одиннадцать часов и две минуты.
Карик понял, что ему пора идти домой. Вздохнув, он нехотя слез с кресла и спросил:
— А завтра вы не начнете без меня?
— Ни в коем случае, — мотнул головой профессор. — Ведь я же обещал тебе.
— А Валю можно привести?
— Валю? — профессор подумал. — Ну что ж… Приходи с Валей.
— А вдруг ничего не получится?
— Все получится, — уверенно сказал профессор, гася спиртовки.
— И кролик превратится в блоху?
— Ну нет, — засмеялся профессор, — кролик так и останется кроликом.
— А люди могут уменьшаться?
— А почему же нет?
— Ну как же, — нерешительно сказал Карик, — человек все-таки царь природы и… вдруг…
— И вдруг?..
— И вдруг… Он будет меньше мухи… Это же…
— Что?
— Это же неприлично!
— Почему?
— Не знаю! Бабушка говорит, — неприлично. Мы с Валей читали недавно книжку про Гулливера и лилипутов, а бабушка взяла да и порвала ее. Она говорит, неприлично изображать людей крошечными. Бабушка рассердилась даже. Она сказала: человек больше всех животных, а потому все и подчиняются ему.
— А почему же прилично человеку быть меньше слона?
— Так то же слон!
— Глупости, мой мальчик, человек велик не ростом, а своим умом. И умный человек никогда не подумает даже, прилично или неприлично выпить уменьшительную жидкость и отправиться в странный мир насекомых, чтобы открыть
